Группы перехвата и быстрого реагирования, спецотряды наемников и контрактников, которых по такому случаю подключила Фея, и новые, ещё пока не открытые официально властями, камеры слежения, уже начали свою работу. План разрабатывался и дорабатывался не один день, но сегодняшние двадцать четыре часа ключевые для отдела и Департамента в целом. Потому каждый сейчас был на нервах, но надеялся на хренов везучий случай и странный график эксперта. И даже если они не поймают его, то, как минимум, засекут с камер.
— Передаю по первому каналу связи… Прием! Всё чисто. Периметр от Централа А7 и до первой линии С10 в зоне обзора. Начинаем операцию. Прием!
— Это база. Прием! Принято. Начинайте, — коротко, но четко отвечает девушка, одновременно наблюдая за тремя самыми значимыми местами и связываясь по рации с третьей группой.
— Прекрасно… — тихо выдохнув, Вильям ещё ближе пододвигает низенький стульчик к мониторам, впиваясь взглядом на пустые склады и улицы. Он, так же как и остальные в наблюдательном фургоне, нервно-всклокоченный и прибывает в опасном предвкушении скорой поимки хоть кого-то.
Все из группы Феи сейчас следят за всем, пока ещё мало происходящим, что виднеется на десятке мониторов. В штабе, в комнате отдачи команд, где остались на подстраховке Норт и Банниманд, тоже блядское напряжение и ожидание; им остается контроль групп спецов и пара запасных планов, если что-то пойдет не так. Но детективы уверены, пусть и не на сто процентов, но на сучьи семьдесят верняк — они поймают этого ублюдка…
…У них свет от тусклой лампочки в холодильнике, на блядство из-за неприкрытой дверцы, разгром на столе, где выжили лишь ноуты, и большая половина тряпья и белья разбросаны по полу двух комнат. А из окна сквозит прохладой — сыростью и пылью, той самой штукатуркой известняковой, и ветер кажется прохладным, совсем влажным и пробирающим, но для них пиздец как жарко.
Ебучая жаркая ночка, и он впервые доволен тем, что делает, похерив всё нахуй.
Языком по бедру Джека, там где алеет синяк, под мальчишеский тихий всхлип, но не давая того, что так хочет, лишь нависая над, ловя бешеный серебристый взгляд, столь непонятный, но охуенно правильный, затыкая поцелуем и наконец резко поддаваясь бедрами вперед, так, что Джека выламывает на кровати и он кричит, забыв, как дышать.
Приглушенные отборные маты срывающиеся с покусанных сухих губ мальчишки, но Ужасу в довольство это слышать, он лишь толкается глубже, задевая намеренно простату, медленно, но жестко, и вцепляется зубами в гортань, едва выше кадыка, не прокусывая до крови, но с нажимом сжимая зубы, четко этим приказывая белоснежному не двигаться.
— Да-а… — шипяще, едва отрываясь, в миллиметрах от красной истерзанной кожи, как истинный зверь перед тем, как перегрызть жертве глотку, — Тебе дозволено лишь умолять… Кричать, стонать… Просить меня…
— Пожалуйста!..
— Остановиться? — шипит сексуально Питч, действительно останавливаясь под долгожданный вой мальчишки. Это пиздец как охуенно — терзать, не давать, а после срываться на белоснежном по полной.
— Двигайся же! Черт возьми!.. — Джек шкребет пальцами по простыне, скулит в голос, сильнее вжимаясь затылком в подушку и предоставляя горло на растерзание своему любимому, но шевелиться действительно не получается и он позорно, по девчачьи, всхлипывает от эмоций и ощущений.
— Нет, мелочь, неправильно, — демонически ухмыляясь и зубами едва прикусывая вновь.
— Сука! Тварь! Садист! Блядина!.. — взрывается Джек, — Домин… доминант… Хищник… — но выдыхается под конец, чувствуя, как сердце загнано разьебывает к хуям грудную клетку.
— Верно, но слова не те, — ещё усмешка, горячим мазком языка по страдальному горлу, от чего мальчишку прошибает мелкой дрожью.
— Прошу, пожалуйста!.. — не выдерживает Джек в конец, вскидываясь и хныча, — Умоляю! Возьми… — беловолосый метается, матерится едва слышно, облизывая судорожно губы, и с мольбой заглядывает в золотые горящие глаза, — Ужас! Ужас, сука ты проклятая!.. Питч… Питч, возьми меня… присвой!
— Правильно, — хриплое и довольное, перед тем как выйти из податливого нежного тела и быстро перевернуть мальчишку на живот.
И Джек моментально понимает, несдержанно стонет, вставая на колени и ложась грудью на подушку, закусывая уголок мокрой мягкости и тут же взвыв от вспышки выжигающего удовольствия и боли, когда в него жестко входят вновь.
Ебическая сила, Фрост опять ебнет сознание к утру, но похуй. Уже полностью. Он хочет этого. Он знает, в чьих руках потеряет сознание. Знает, кто его укроет, обнимет, кто…
Джек задыхается, давится хриплым стоном и забывает, забывает всё…
— Почему? Почему ваш долбоебический график не сработал? Как такое могло произойти?
Она бесится, она в ярости. А город в ахуе. Все в ахуе.
А седоволосый доктор сидит в стороне ото всех и нервно теребит платок для протирания очков, мрачный, подавленный. Все подавленные. Орет только Фея. Отдувается за всех, за всех остальных выплескивает негодование, гнев, разочарование и страх. Страх сука, вот что ещё не дает никому здесь перегрызться. Потому что это нетипично. И без графика понятно, что нереально.
Ничего! Ничего не помогло! Ничего не было! Город проснулся, Троица показала всем хуй, кровавый такой выложила, на подмостках старого центра безопасности в С17, где они, ебланы, даже камеры не ставили, и удалилась на передышку, а его не было…
Он даже, даже… Туоф пытается успокоиться, но нихуяж сука не может, её трясет, и даже водка с джином вряд ли её сейчас спасут.
— Так какого хуя, я блядь вас спрашиваю, мудаки ебучие, нам теперь делать? А знаете в чем прикол? Не в срыве операции, не в потраченных ресурсах, бабле и времени, а в том, что пиздец нам! Пиздец городу и пиздец всему, над чем мы работали столько времени! Потому что наша общая охуенно какая любимая сука, — Фея указывает на фото жертв Ужаса на экране, — Не вышла на прогулку. Его не было! Мы проебали его! Троица выебала С17, а ебанудский Ужас не выебал их! Либо всё, пиздец, он сменил стиль и нахуй всё коту под яйца! Гребанные месяцы и годы разработки и собирание материалов по частицам, суки вы ебучие!
Она бесится, она стучит звонко каблуками, расхаживая по кафельным плитам взад-вперед и нихуя ни на кого не смотрит. Хватило ей первобытного ахуя в глазах этого самого Вильяма, когда к утру он понял, что график обвалился, и когда патрульные сообщили о кровавом месиве в С17. Ебланаты они, вот кто. Но ей действительно сейчас хуево и страшно, и хуй пойми что делать дальше…
...Ужас довольно вцепляется зубами Джеку в ключицу, и после сразу же целует, медленно и с удовольствием, проходясь по сладкому ротику, задевая небо, посасывая прохладный юркий язычок, такой охуенно сладкий, и вновь усаживает мальчишку на стол.
Блэка не ебет, что там в блоке новостей, он не обращает внимание на едва слышные утренние сводки, он херит свой сезон на корню и прямо здесь, посылая нахуй все графики, списки, Троицу, которая гуляет уже слишком долго…
Джек лучше. С Джеком охуенно. Джек податливый, всё ещё сонный, потому что проснулся пятнадцать минут назад, а спал всего ничего — три часа, Джек сладкий, потому что первое, что сделал — поперся голый к холодильнику и вытащив ананасовый сок сразу приговорил целую банку, жадно и не замечая насколько пиздец сексуально, и эти блядские три капельки, что сорвались с губ на подбородок и на грудь, покрытую царапинами, укусами и засосами, а сезону пришла моментально пизда, потому что…
Блядь, Оверланд может, и то насколько охуенный, сексуальный, и этот его не до конца осознанный взгляд, с легкой поволокой невинности и в тоже время невьебенной похоти.