— Настолько плохо? — тихо спрашивает Фрост ещё через пять минут, угомонив наконец-то блядское счастливое внутри, что поднялось из-за понимания, что он не полностью безразличен своему Солнцу.
— Что последнее ты помнишь? — Ужасу вовсе не хочется спрашивать или вообще сейчас говорить с мальчишкой, но и отвечать на его вопрос равнозначно не собирается, да и ебучее эго подстегивает спросить, пока он доканчивает накладывать последние три шва.
— Как отключился… во второй раз. Они… — парнишка скашивает насколько может взгляд на стену — смотреть сейчас даже боковым зрением на Ужаса, нет ни смелости, ни желания, словно блядь не достоин, — Издевались, ржали, говорили, что это мое последнее сознательное ощущение. Что, после того, как введут какую-то там дрянь, я уже не проснусь и…
Фрост прерывается, осекается, стараясь побороть мелкий тремор вгрызающийся в тело. Не выходит. Он судорожно выдыхает, силясь не разреветься, и кусает более-менее уже отошедшую от онемения нижнюю губу в попытке отвлечься.
— Как нашел в этот раз? — пытаясь перевести тему, не желая и секунду вспоминать вместе с теми ощущениями и шлейф паскудного прошлого.
— Забываешь кто я. Опять, — раздраженное, сделав последнее движение и срезая остаточную нить специальными ножницами.
Настроение у хищника чернее гребаной грозовой ночи за окнами, ровно, как и хочется подпортить настрой этой сволочине. Но Питч лишь швыряет иглу и ножницы на стол, не заботясь больше о стерильности или же бардаке. Похуй уже. Всё блядь полностью выжжено после сегодняшнего ебучего спасения этого белоснежного придурка.
Мужчина медленно переводит взгляд на закрывшего глаза Джека, смотрит с пару секунд, оценивает его состояние, думает, что нужно бы ему несколько препаратов ещё ввести, повязку нацепить, как минимум, на швы. Дабы всякую хуйню в этой грязи не подцепил… Но сил возиться с мальчишкой почти уже нет.
Надо же блядь, недоебанная аномалия! Он укладывал тех желторотиков спецов, два отряда, как делать нехуй, а после всю ночь напролет хуячил вместе с Фростом виски, попутно чуть не трахнув мальчишку пару раз, и нихуя не устал! Даже умудрился точно составить план поимки и убийства Правителя. А здесь блядь... три молокососа, и он почти валится с ног, сделав незначительное под конец — зашив два неглубоких рассечения кожи.
Морально. Вот эта безвольная сейчас белоснежная блядина вымотала его морально. Подчистую. Досуха. И нихуя уже нет. Ни сил на него или себя злиться, ни желания устраивать скандалы: разбираться, указывать, ненавидеть… Нихуя не осталось. Ровно, как и разбираться с самим собой.
Пошло-ка оно всё нахуй.
И верно.
Блэк встает с кровати, попутно ещё раз осматривая мальчишку, собирает все вытащенные медицинские инструменты и лекарства в одно нагромождение, и думает, что ледяной душ бы не помешал, а после и себе намешать нечто в виде убойного снотворного.
— Питч…
— Не дергайся! — оборачиваясь через плечо и, наконец, встречаясь взглядом с мальчишкой. У Фроста такой же выебанный усталый взгляд, боль вперемешку с благодарностью, и едва ещё что-то на дне серебра плещется, но не сейчас это узнавать, — Просто, блядь, не дергайся. Дай телу прийти в адекват.
Но Джек же — смертник, Джек же просто так не может: он хмурится, едва-едва всё же приподнимет голову, осматривая, что стало с его телом, беззвучно матерится и вновь откидывает голову на простынь. Приплыли. Швы ему ещё ни разу не накладывали. Не латали, как тупую куклу, твою ж на лево…
Блэк специально игнорирует тихие маты мальчишки, ровно и то, как после тот его окликает пару раз. Сейчас надо бы подготовить восстановители и укрепляющие, несколько уколов, и после душа вколоть Фросту, дабы отрубился и не доебывал все следующие сутки.
Молчание в данной ситуации кажется худшим для Джека, эдакой новой пыткой. Ужас, как всегда, не бесится на него, не материт, не орет, не грозит убить самым страшным способом. Ничего не предпринимает: отвернулся от него и занят своим, словно его, Фроста, здесь и вовсе нет. Подобное режет сильнее и больнее, нежели настоящие скальпели. Страх, что между ними вновь стена, накрывает густым и липким слоем, облепливает, и Джека по-настоящему начинает мутить; из глубин пустого желудка поднимается лишь одна желчь и от этого совсем становится хреново.
«Возможно ли, что это всего-лишь последствия? Смогу ли я завтра тебя разговорить, забыть то, что между нами произошло и дальше считать, что всё прекрасно? Сможем ли мы… Есть ли мы вообще?..»
Какой же бред блядь на дурную накаченную наркотиками голову! Фрост морщится, но всё-таки приподнимается на локтях, достаточно аккуратно и почти безболезненно для себя, ещё раз рассматривает частично всю искромсанную левую часть бока и живота, перешитую двумя линиями четких мелких аккуратных нитей, и почему-то горько усмехается. Слишком... профессионально.
— Где ты, всё же, научился так зашивать людей, а?.. — Джек произносит это невольно вслух, но даже не пугается после того, как осознает сказанное. Просто смотрит в спину мужчины и знает, что, скорее всего, ответа нихуя не получит. Не заслужил.
Ситуация патовая. Словно он и не сбегал, словно это начало того самого утра, словно… Глаза на мокром месте, но Джек упрямо смаргивает, понимая, что ответа ждать пиздецки глупо.
А Питч лишь раздраженно хмыкает, подавляя ядовитую усмешку, и не желая даже заговаривать с этим Рагнарёком личного масштаба. Однако, вопреки колкой ярости поднимающейся изнутри из-за слов мальчишки, желает ответить, небрежно швырнув на стол пустую ампулу:
— Поебись с моё несколько лет в ординатуре, и не такому научишься…
====== Глава XLII ======
Итак, мы все этого долго ждали. Даже я... И вот та самая глава.
[Стилистика изменена намеренно, ровно, как и повествование от 2-го лица.]
Приятного чтения!
Глава 42.
Гребанные важные личные качества, при которых ведут отбор.
«Уверенный человек, умеющий концентрировать внимание. Он обязательный, в меру активный, склонен к сложной работе. Отличается ответственностью, пунктуальностью, педантичностью и аккуратностью, а также терпеливостью и толерантностью. Память отлично развита, он обладает высоким уровнем эмпатии...»*
Эмпатии, да?
И вот тебе двадцать четыре, и ты на очередном, но уже более привычном дежурстве: ординатура, мать её. И пока на перекуре, можно вспомнить, что в блядском заявлении на поступление писали эти придурки. Сочувствовать пациенту, конечно же. Будто это не прописано в Клятве.**
Дым медленно выдыхается из легких, но так приятно дерет глотку. Как и всегда — крепкие, позволяющие отвлечься. А Лоренса по внутренней рации вызывают в третью операционную. Будто бы в пятой сейчас реаниматолог не нужен. Ебучие графики, которые, спасибо сменившемуся начальству, перекосоёбились, и теперь нехватка реаниматологов, но блядь практикантов-сопляков полный отдел хирургии!
Ты цыкаешь, забивая на громкую связь и далекие выкрики из приемного покоя и стойки принимающей регистратуры. Неужели новая авария на центральной магистрали и большинство полутрупов везут опять к вам? Или очередной мальчик-хуй, из мажоров Белого Шпиля, выебнулся на шоссе и с разворошенными кишками должен обслуживаться раньше тех, кто по очереди ждал операцию пару недель?
Позади открывается дверь, но тебе лояльно, в наглядство делаешь лишь следующую затяжку, на миг прикрывая глаза. Походка, словно на цыпочках, хотя скорее робко — вот что улавливает твой слух. Кайл.
Коллега и вроде-как-друг по совместительству подходит ближе, но пока молчит. И правильно. Через три секунды ты тушишь сигарету, прищурено смотря через небольшое настежь открытое окно на туманные зеленоватые лучи от шпилей 604, и этот ядовитый туман кажется более правильным. Жаль, что реально не яд.
И было бы просто охренительно, если б 604 город действительно потравился теми же, на блядство случая, едкими химикатами, которые тоннами производит каждый день. А люди бы умирали… Превосходно — один за одним… Задыхаясь, харкаясь кровью, и с животным страхом в покрасневших глазах пытаясь найти хоть одно место, где бы смогли вдохнуть чистый воздух…***