Легкий укол страха от такого желания прошивает позвоночник, но ты ссылаешься, как и всегда, на издержки профессии хирурга и идешь в ординаторскую. Тебе нужен ебучий крепкий кофе и поспать, хотя бы полчаса.
Вера, что всё будет хорошо, медленно улетучивается под кровавый закат над химическим 604.
И в правду — хуево. Потому что проходит неделя, и вы решаете поехать всей семьей к ебучему, кое-как выцепленному, риелтору; желание жить поближе к центру, в более безопасном районе, радует мать и отца, и даже Кейт… Которая теперь одевается подобно тем вылизанных дорогим сучкам Белого Шпиля, замазывает тональником синяки на шее и запястьях, и не курит — использует лишь пластыри или жвачки, и постоянно в новой сотке переписываясь с этим утырком.
— Может, хватит? — не выдерживаешь ревностно нового всклика СМС, едва замечая, как сестра опять строчит нечто, скорее всего, пошлое, своему «папочке».
— Не завидуй, братец, — хмыкает она с заднего сидения, даже не стесняясь пред матерью, которая сидит рядом, начиная новое послание.
— Чему завидовать? Твоему студню в башке или умению хорошо раздвигать ноги? — цинично, насколько можешь, надеясь, что это её заденет.
— Так, прекратили! — быстро осаждает мать, и вы затыкаетесь.
Ну да, забыли, как и всегда, что не одни, а наедине всегда подьебы ниже пояса и жесткие. Хули, ты сам эту мелкую дурочку учил выживать в этом тварьском муравейнике, сам был и учителем, и защитником, и терпеливой подушкой, в которую она постепенно вонзала всё более острые циничные подколы и манеру осаждать и затыкать. Это твоя школа. Потому нехуй жаловаться или беситься.
— Умению выбирать мужчин, — всё же отвечает Кейт, хмыкая язвительно, — Ты-то этим похвастаться не можешь, да, братец? Или играет то, что под такого жестокого актива как ты ни один пассив не прогнется?
— Заткнулись оба! — уже рычит мать, кидая испепеляющий взгляд на сестру.
— Кейт, не выводи брата. У него работа тяжелая, он нервный в последнее время… — наконец поддерживает отец, впрочем, даже не кидает взгляд через зеркало на задние сидения.
— А я что сделала не так? — её возмущения и искренность можно принять за детские, почти глупые и наивные, если б не хищная ухмылка, расползающаяся на розовых блестящих губах.
— Трахаешься с этим пидором, который ещё и мальчиков потрахивает со своими дружками из Белого Шпиля, — тебе блядь это нужно сказать, ровно, как и отзеркалить её ухмылку, и тебе даже слышно, как она когтями в резком порыве злости царапает корпус сотового.
— Кэтрин! — подрывается возмущением мать на весь салон.
— Что? Это давно в прошлом! Он изменился ради меня и, вообще, пусть лучше Питч заткнется, он-то вам не рассказывает, как…
— Сейчас дело не в нем, Кейт. А в том, какую жизнь ты начала вести, когда начала встречаться с этим типом, — наконец вмешивается отец с более чем серьезным тоном.
— Папа!
— Молчи. Меня действительно напрягают его связи, деньги и то, как он тебя развращает…
— Я его люблю! — отчаянно вскрикивает Кейт.
— Идиотка, — шипишь ты, на что сразу сестра взрывается злобным и таким же отчаянным:
— Помолчал бы, ублюдского циника кусок, что никого к себе не подпускает! Ты вообще не знаешь, что такое любовь!
— Потому что у меня есть семья! И в хуй я не ставил никого остального! — рявкаешь, едва оборачиваясь назад, чтобы посмотреть этой дуре в глаза, и всем сейчас понятно, что тебя достали, вывели и больше молчать не будешь: — Ты, как блядский эскорт, к нему каждую ночь. Оговорки — «папочка», я уже сука молчу! А синяки на запястьях, так уж и быть — заигрываетесь в своих ролевых, видимо ты, сестренка, в меня пошла — мы пожестче любим. Но давай спрошу, какого хуя ты пластыри переклеила так низко? Не думаешь, что, как минимум, я разбираюсь в этом? И то, что ты не просто уже избавляешься от зависимости, а скрываешь под пластырями нечто интересное. Давай, сестренка, скажи, на что он уже тебя подсадил?
— Заткнись!
— Клубничка? Амфы? Может на химию или кислоту? Героин? — не выдержав, вполоборота разворачиваешься к ней.
И в твоем взгляде ярость, неразбавленная и правильная сейчас, и если б не родители, если б не машина, ты бы ей вьебал. Так же, как и в её пятнадцать, когда она решила потравиться таблетками из-за первого своего обмудка. Тогда успел, вытащил, вызвал рвоту, а после под ледяной душ, залепив пару пощечин, и после намерено чуть не потопил, держа её голову под водой, давая почувствовать, что такое реальная смерть.
Она ненавидела тебя всего пару часов за это, когда тряслась от холода и шока под двумя одеялами в твоей комнате, но после, дура, поняла, очухалась, осознала и ни разу не обвиняла. Была лишь благодарна… Вот и сейчас стоило бы преподать урок. Тебе лишь нужно немного власти и сутки времени; ты притащишь из больницы ворованный морфий и другие наркотические. Ты отправишь родителей куда-нибудь, под предлогом «отдохнуть» на недельку. Ты сможешь. А после ты устроишь ей настоящий кайф, и настоящую болезненную ломку после этого кайфа, так, что она навсегда после забудет, что такое наркота. Ты проведешь её по грани, дай только власть и время…
— Давай, говори на какую дурь подсела, ширяясь через каждые… — кидаешь взгляд на пластыри, так «непалевно» приклеенные на сгибе локтя, и прикидываешь более точное время, — …Теперь через каждые одиннадцать часов?
— Рот закрой, я его люблю! — вскрикивает Кейт, и видно, что её саму трясет, даже слезы наворачиваются на глазах, только вот тебе похуй, и ты не более чем отчасти добился нужной реакции, и её косвенного признания в употреблении. В машине повисает минутная давящая тишина.
— Так… — разрезает тишину и мерный шум двигателя отцовский пониженный напряженный голос, — Мы сейчас срезаем по Кью, быстро общаемся с риелтором, обговариваем детали и залог, если что-то понравится, а после, Кэтрин Блэк, мы едем домой. И пока ты нам всё не расскажешь, не выложишь всё, чем занималась и что натворила, пока Питч лично не возьмет у тебя кровь на последующую токсикологию, ты, не то что бы с этим мужчиной не увидишься — из дома не выйдешь!
Под конец отец почти что рявкает, значительно повышая голос, и это правильно. Именно этой реакции и домашнего ареста для сестры ты желал, и выбил. Как всегда добился своего, и теперь уже реально спокойно возьмешь у нее кровь, чтобы попросить знакомых на работе наркологов быстро сделать тест и выявить, на что подсела и на какой стадии эта дура, и как в дальнейшем её выводить из зависимости.
Через пять минут телефон Кейт кликает слишком громко в создавшейся напряженной тишине. Никто кроме тебя на это не реагирует: отец сосредоточенно и довольно быстро ведет машину, мать в задумчивости отвернулась к окну, и лишь ты едва слышно шипишь, а Кейт, шмыгнув носом, щелкает по сенсору, желая таки прочитать то, что ей прислали, и это тебя бесит ещё больше. Наивная, глупая, упертая — стерва и дура одновременно.
— Что?.. — нежданно дрогнувший в испуге голос сестры вырывает из собственных клочков мыслей, и моментально заставляет тебя обернуться к ней заново, почти всем корпусом, чтобы увидеть в полном замешательстве и не понимании. Кейт поднимает на тебя глаза, в которых паника перемешивается с настоящим ужасом.
Что этот уёбок написал? — даже не успевает злостно сформироваться на языке. Мир за мгновение меркнет и идет по херам громким звоном стекла и оглушающего удара: в водительский бок на бешеной скорости врезается нечто громадное и черное; вскрик сестры и хруст собственных ребер — последнее, что запоминается.
Тьма не отпускает долго. Тебе кажется, что ебанную вечность. Голоса совсем рядом, но ты не можешь разобрать даже слова, вровень и пошевелиться; мерзлая вечная тьма и зыбка — всё что у тебя остается, и там, на периферии сознательного: — А что произошло? Авария? Кейт? Что с Кейт? Родителями? Что с тобой и где вы теперь все? Если ещё жив сам, то, где? Терапевтическое? Реанимация? Всё настолько хуево?