Ты всегда был таким? С самого детства? Или, всё же, профессия повлияла? Или то, что ты доминант? Почему даже она видела это в тебе?
Уже плевать. Жизнь всё равно под откос, под ебанный нахуй. Ничего и никого не осталось. Но происходящее сейчас, впервые за два с половиной года, тебе нравится — радует. Эта власть…Ты прекрасно понимаешь, смотря в перепуганные глаза своей первой жертвы, что если совершишь это с подобным садизмом, окунешь свои руки в эту кровь, то обратного пути не будет. Не будет уже ни воспоминаний о прошлом, ни сожалений… перерождение — индульгенция для демона на всё прошлое. С кровавого нового листа. И все мечты, все планы на жизнь, и весь мир разрушится, и осыплется…
У тебя два выхода, два плана: смирение с участью и, оставшись человеком, выпилиться нахуй или…
Нож пропарывает сперва чуть выше желудка, идеально плавно и идеально выверено, и ты довольно вслушиваешься в хриплый вой свиньи… Его рана не смертельная, и это только начало.
И ты больше ничего не жаждешь кроме этого, ощущая бешенный прилив жизни и осознавая, что... будешь таки жить — голод внутри не позволит сдохнуть, но городу теперь существовать не позволишь. Никому не позволишь. Не дашь. Отберешь у каждого всё, как отняли и у тебя. Станешь…
Нет. Не единицей в списке серых никчемных рыбешек. Ты станешь именем нарицательным для 604.
— А я в тебе и не сомневалась, братец... — усмехается довольно Кейт, и навсегда исчезает из подсознательного.
Эхо прошлого...
Ты просыпаешься резко, быстро, с болезненным раздраем в мыслях и сбившимся на нет дыханием. Впервые вот так. Отгоняя едкие воспоминания длиной в половину жизни и готовый моментально уничтожить любого, кто натравил на тебя эти хуевые видения прошлого. Но постороннего никого нет. Реальность, и только под боком что-то… Оборачиваешься, смотря. Мальчишка.
Твоя белоснежная погибель.
Значит, сон? Столь правдоподобный... Первая резня семилетней давности... С херали мозгу давать напоминание того, кем ты был в прошлой жизни? Что послужило катализатором? Срыв контроля? Та липовая операционная?.. Но мальчишка отвлекает, ищет тебя, прерывисто выдыхает и морщится. Идиотина блядская! Во сне перелегшая на левый бок, травмированный и зашитый. Цыкаешь и материшься приглушенно, все ещё никак не восстановив дыхание, но толкаешь дурня в плечо, так, чтобы он улегся на спину.
Глупый и беззащитный… Но белоснежные волосы, в которые ты сразу запускаешь пятерню, слишком мягкие, шелковистые, и это успокаивает моментально, сгоняя ярость и страх по прошлому.
Комментарий к Глава
XLII
*Микрохирург – уверенный человек, умеющий концентрировать внимание. Он обязательный, в меру активный, склонен к сложной работе. Отличается ответственностью, пунктуальностью, педантичностью и аккуратностью, а также терпеливостью и толерантностью. Память микрохирурга отлично развита, он обладает высоким уровнем эмпатии.
Клятва Гиппократа.
Мысли Питча в прошлом идентичны тем, когда он стоит на крыше высотки в дождь, появившись впервые в 6 главе.
(5 профессия – в “Топ-10 самых привлекательных/идеальных мест работы для психопата” – Хирург.)
====== Глава XLIII ======
Джек прищуривается, едва приглушенно матерится и присматривается… Вроде и незаметно. Не так, пока что.
Долбаеб. Опять проебал время. Нужное время.
Шум льющейся из-под крана воды становится приглушенным, пока он в уме прикидывает какие последствия будут в этот раз. Срок прошел… А что дальше?
Он сильно и быстро моргает, стоя перед зеркалом, порыкивает маты, и не находит выхода. Приходится быстро рыться в рюкзаке, создавая дохуя ненужных движений, дабы найти нужное. Может, есть ещё одна пачка? Нихуя ж!
Фрост морщится от досады и от раны на боку, и вновь затравлено смотрит на свое отражение — помятый, бледный, осунувшийся — вылитый покойник, если б не такие красные глаза. Хотя на того самого зомбака и похож. Но отмахиваясь от тупого сравнения, ведь осознание приближающегося пиздеца кроет.
Он ведь знает, что дальше будет херово и почему он сейчас такой… Вновь тихо матерится и судорожно набирает в ладони воду, брызгая на лицо и пытаясь сообразить, что дальше делать. Прекрасно блядь! Просто прекрасно! Взгляд мельком захватывает новый кадр отражения.
Теперь ещё и мокрый, словно зареванный, едва ли перепуганный… Больше похожий на нарика, нежели на затравленного звереныша, хотя… один хуй сравнения однолинейные. К его нежданной да негаданной проблеме прибавляется ещё и страх того, что было.
Пускай Джек и не может вспомнить полностью, хоть и старается, но главное — факт — все закончилось по-другому, хорошо. Ужас его вновь спас. Защитил, вернул, залечил раны… Невозможный, блядь, хищник. Джек прикрывает глаза, судорожно втягивая воздух через нос и сжимая края раковины до побеления пальцев, пытаясь сдержать тяжелый стон.
«Как долго ты ещё сможешь скрывать от него то, что чувствуешь? Как долго ты сам продержишься, зная, что к тебе такого отношения не будет? Ты ведь всего лишь…»
Джек не хочет вспоминать этот их скандал. Матерится и бесится, не может найти места в дурной башке и хоть на секунду прекратить думать. Мысли его убьют. Ну, или то, что он не находит в рюкзаке. Новая проблема, вырисовавшаяся только сейчас бьет по мозгу оглушительно, и приходится думать, несмотря на то, что настроение ни к черту и паршивое на нет. Он проебал время… Забыл, что подходит конечный срок. Ну, твою ж мать! А что теперь делать?
Фрост настолько расхлябанный, расстроенный и в разворошенных чувствах медленно выходит из ванны и, не думая, плетется к окну. Квартира по привычному пуста: Ужас вновь куда-то съебался ранним утром, а уже почти что разгар дня… Благо за облаками не видно солнца, едва ли спала жара, но мерзостно парит, и тучи низко нависают даже здесь — над Севером, а вдалеке и вовсе скрывают острые пики высоток и небоскребов. 604 накрыло желто-сиреневой шапкой неизбежной удушающей грозы — шторма. И Джеку аналогично душно — тошно, и будто у него веревка завязывается на шее.
Он тяжело выдыхает, пока тишина и пустота квартиры это позволяют. Он не помнит всего, что произошло, но помнит, что Питч был рядом в самом конце, и сейчас до ужаса боится, что проговорился, сказал, то самое сокровенное, опасное, сказал что… любит, в невменяемом состоянии высказал насколько тот важен, незаменим… Ведь именно это вертелось на языке в последнем здравом клочке сознания.
Сколько уже прошло дней? Джек думает, что три, но по сводкам и сведению дат — шесть или даже уже семь, четыре из которых он таки провалялся, по большей степени, в отключке.
Глаза щипит резью от слишком быстрого взгляда вверх на небо, но парень не обращает внимания. Да какой там обращать внимания, он уже даже не пытается разобрать то, что творится в голове.
Его душит. Убивает. Долбоебучее упертое знание, что уже на одном воодушевлении и энтузиазме не выехать — режет хлеще физической боли и дискомфорта. По любому нихуяж Джек не сможет просто взять и забить на то, что слышал от своего идеального, хотя прекрасно чувствует, что ни на грамм не стал холоднее к нему, не смог хотя бы на крупицу отстраниться, разлюбить…
Ну, вот какого хера? Какого ментального или реального хуя-то, а? Почему после этого жгучего, острого и ядовитого он не смог даже закрыться, очерстветь, чтобы чувствовать меньше? Почему по-прежнему любит, что аж пиздец и до сдирания кожи?.. За что это ему?
Однако и менять что-либо у Джека, на удивление, нет уже сил. Да, наверное, да.
«И, наверное… проще будет уже сдаться, чем каждый раз рвать себе вот так нервы?»
Мысль пиздецки странная, но наконец допущенная, обрывается со скрипом двери и щелчком ключа. Джек, обняв себя, так и оборачивается через плечо, стараясь безразлично оглядеть вернувшегося Блэка, но страх останавливает, и он моментально тушуется, опускает взгляд и разворачивается к окну.
Едкий в желтизне 604, и лишь бы не видеть, что там… в золотых глазах любимого хищника. Парнишка не хочет знать, насколько много презрения, злости и холода… От подобных своих поганых мыслей и страха, что всё скоро закончится между ними, даже то мизерное, что было, Джек резко зажмуривается, пытаясь совладать с дрожью и болью внутри грудной клетки. Получается крайне херово.