Малолетний дебил, — заключает Блэк, хотя хочется на идиота зарычать или, как минимум, наехать за то, что выперся в таком вот виде. В каком, сука, таком? Обычный же Фроста, как и всегда, не так ли?.. Испуганный, жаждущий защиты и тепла? Да бред!
Ты видишь все его невербальные знаки, в каждом взгляде, в каждом действии, но по-прежнему списываешь на то, что он идиот, а он же просто хочет успокоиться и вновь быть ближе к тебе. Ведь всё до скрежета зубов банально и ясно. Дай ему лишь повод… Дай один намек, взгляд, и мальчишка…
Нихуя! Не позволит. Не в этот раз и не с тем, что придется вскоре разгребать. Проще не обращать и дальше на глупого альбиноса внимание, заняться информацией, камерами, заняться, блядь, делами сука и понять, как выиграть для этого дебила еще немного времени. Но не стоять и не оглядывать мальчишку ненавистным взглядом.
Ненавистным?
Да блядь, конечно же ненавистным, который вопреки самому же себе медленно так и верно изменяется на жадность. И это хуево.
Уничтожить бы мальчишку. Убить, убрать из жизни, пока всё не зашло дальше ебнутых спасений его шкуры.
Ты за ним на Кромку рванул, как только дочитал то сообщение, на похуй оставив безопасность и даже рассудительность. И после этого это всё ещё просто «спасение его шкуры»?
Только вот ещё один взгляд на мальчишку, вздох самого Джека, один единственный шаг до него и это самое «уничтожить» перерастает в такое ебанутое и знакомое — непреодолимое…
Как только мальчишка близко и смотрит в глаза, замерев на секунды, и, слегка приподнявшись на носки, первым рушит бездействие, провоцируя легким поцелуем, наступает очередной и локальный предсказуемый пиздец.
Затаенная тишина рушится громким вскриком парня и шипением самого Ужаса, а мягкость слетает ненужной пленкой, и Блэк больно прикусывает мальчишку за нижнюю губу, специально до крови, дергая на себя и пальцами меж ребер, впиваясь до будущих синяков на белоснежной коже. Грубо, резко, больно, настолько, что Джек дергается от жесткости и вскрикивает. Стонет так протестующее, чем ещё больше подливает масла в огонь. И его это пиздец так заводит, с одного охуенного болезненного стона, с одного испуганного вскрика, с одного взгляда ошалелых голубых глаз.
Никакой мягкости, никакого нахуй тактичного подхода к нежной психике Фроста, нахуй всю осторожность, лишь гольное желание разложить и драть жестким ритмом, пока белоснежный не потеряет сознание ни то от боли, ни то от удовольствия; хотя походу, в последнее время, для Джека это синонимы.
А Джек, охеревший с такого и не ожидавший явно, едва ли растерявшийся, с четким пониманием, что его нихуя не выпустят, впервые вырывается, стараясь уйти от такого напора: трепыхается, дергается специально, равно пытаясь уйти от острых укусов-поцелуев, но, сука, бесполезно, особенно сейчас, особенно с Ужасом… Особенно с разозленным, мать его, Ужасом.
— Прекрати! — не то вскриком, не то стоном, но оттолкнуть нереально, Джек лишь больше раззадоривает, возбуждает, и сам хнычет, понимая свой проёб, — Питч, твою мать, прекрати!
— Ты за всё ответишь, паскуда мелкая! — шипяще, где-то в район бледной шеи, ставя третий смачный засос, от которого Фрост вздрагивает и рвано с испугом осмеливается:
— Уверен? Так хочется вновь разложить? Это твоя тактика…
— Заткнись!
Но Джек удивляет, он удачно выворачивается, уходит от очередного посягательства на себя и нежданно да впервые удерживает на расстоянии уперев ладонь мужчине в грудь. Джек, запыхавшись, поднимает голову и смотрит ему в глаза, и блядство в том, что от прежнего пацаненка там ни следа. Вся испуганная наигранность показательно сползает с бледного лица, и Фрост нежданно дерзко улыбается, медленно слизывая каплю крови на нижней губе.
— А ты заставь заткнуться, Ужас! — хрипло выдает белоснежный, с нахальством вновь пытаясь оттолкнуть от себя мужчину. Всё сука игра, всё с самого его выхода из ванны.
Идеальные эмоции, чтобы спровоцировать тигра в клетке…
Вот значит как? Вот что ты жаждешь… А выдержишь ли, погибель? Понимаешь, кого пытаешься вытащить наружу и, с учетом произошедшего, как сейчас с тобой будут обращаться? Но, судя по всему, знаешь, видишь и жаждешь этого… Так открыто хочешь, до дрожи на кончиках пальцев, едва сдерживаясь, чтобы не застонать и не поддаться первым.
Сука малолетняя, с тем ещё азартом в игре, где по любому будешь жертвой. Но этого и добиваешься ведь.
И Джек сейчас тварь, Джек это знает и специально несколько раз отстраняется, дразнит, заводит и злит: кусая за шею, не давая себя нормально поцеловать, даже углубить поцелуй… Парень царапает плечи хищника до крови и не подчиняется, изворачивается ужом и довольно фыркает, на каждый злой рык Ужаса. Джек бешеный, неукротимый и хочет равного к себе.
Если его внутренние грани летят к хуям, равнозначно нервам, то по-другому он сейчас и не хочет.
Он хочет увидеть не нормального Блэка, не того уравновешенного и более-менее сдержанного Блэка, который обычно является ему днем, Джек ебануто хочет вытащить наружу суть — бешеного садиста — своего хищника, с вожделенным на губах — Ужас!
Парень не хочет никакой нахуй нежности, понимания, аккуратности и снисхождения, он хочет перекрыть к хуям каждое свое ебаное воспоминание, хочет перекрыть едкую боль, что растекается ядом под грудиной, хочет эмоционально и морально стереть всё то, что сегодня произошло. Да сука в конце концов, Фрост хочет ощутить ужас и страсть одновременно лишь от одного существа, которое, по своей истинной сущности, никогда и не было адекватным, никогда и не было человеком.
Джек рушит нахуй их грань адекватного, рушит и сам желает сейчас пекла и боли, желает раззадорить, выбесить на нет; он сука жаждет, что его хорошенько так выдерут, не оставляя даже шанса на осознанность. Он хочет до конца окунуться лишь в одно — им владеет единственный Ужас, лишь у него право, у него в руках вся гребаная никчемная жизнь Фроста. И он, твою ж, доведет Ужаса сегодня до того, что черное лезвие серпа будет пропарывать кожу на горле и при этом его будут драть, как конченную суку, не оставляя даже шанса на право голоса и собственную личность.
Ему это нужно. Джеку пиздец, как это необходимо — всё тот же ебучий кислород — до содранного крика, до явственного пустить себе пулю в лоб, ему так необходимо это самое — возьми и присвой, только по-настоящему, без твоих ебучих и блеклых ярлыков «временной собственности»! Ты можешь и хочешь большего от меня, ты хочешь всего меня; ломаешь четвертую стену каждый раз и каждый раз же себя стопоришь на самом краю! Так хотя бы сейчас не ври нам обоим, и дай понять, что я лишь твой и ничей больше. Я принадлежу лишь тебе, Ужас. Докажи сука это! Докажи это своим безумием!
Джек стонет, Джек с наигранной злостью кусает своего мужчину за шею и сразу же старательно зализывает, но от жесткого захвата, когда Питч не выдерживает и сцепляет пальцы у него на подбородке, выкручивается — парень не дает даже насильно себя поцеловать. И с ускоряющимся бегом крови по венам, видя, как глаза любимого тигра загораются все больше, и это его самого триггерит и заводит, и по-хорошему, пока не поздно, пока что-то серое и здравое ещё орет не провоцировать, стоит прекратить и уже не ломаться, взять и отдаться, подчинится своему хищнику.
Но хуй там, и Джек хочет по полной: со слетевшим по херам адекватом, просто ебнуть свою душу и психику сегодня, ебнуть даже тело, если будет нужно, но почувствовать себя чем-то большим, нежели временной, довести и вывести на гольные инстинкты самого опасного убийцу всего 604. Джек пошловато улыбается мелькающим мыслям и прогибается охуенно-сексуально в пояснице, закусывая губу и лишь одним взглядом не подчиняясь Ужасу, уже взбешенному таким самовольством и непокорностью на нет.
— Либо ты — сука угомонишься, либо сученыш пожалее…
Джек на это шипящее только откровенно смеется, специально не дослушав и перебивая Питча, и на такой прямой приказ и угрозу, звучащую в словах, лишь дерзко выбрасывает:
— Так приструни, укроти! Если, конечно, сможешь… — и взгляд у Фроста блядский, манящий и одновременно ебанутый, горящий тем, что раньше не вспыхивало ни разу.