Но Джек в ответ лишь кроет матом, ржет, и пытается уколоть в ответ. Сука девка кривится, но не пиздит, в отличии от Астера, и того высокого седоволосого амбала. Она действует более тонко, почти доводит до слез, поддевает за мясо, но Джек сдерживается, шипит ей в ответ гадости и вновь применяет приемчик, как с Астером — указывает какая она и тот же Астер шлюха, и вновь ржет, пряча под ехидством мандраж и боль.
Он знает, что за ним наблюдают даже когда уходят... Камера. И блядь зная, кто истинный может наблюдать, Джеку хочется разреветься, позорно, горько, от страха и обиды, от неизвестности своего поганого будущего. Ему хочется показать, как ему страшно и мерзко от всех этих разговоров и запугиваний. Но он не может. Эти пидоры в своих наблюдательных тоже смотрят, тоже наблюдают, и только ждут того когда он выдохнется и проколется. А... Ему нельзя.
— Пожалуйста! Пожалуйста, пожалуйста!! — одними губами и как самую нужную молитву, не то желая, чтобы его вытащили, не то, чтобы прекратили эту пустую болтовню и пристрелили. Всё равно шансы, что он увидит после этого Ужаса сводятся к нулю, так нахуя же нужно тянуть резину?..
Он не хочет без своего Солнца... Он до безумия боится, что Солнце его отвергнет после этого, не примет... И он до дрожи боится если его все таки сошлют, если хоть кто-то посмеет к нему прикоснуться...
Джек стонет и подумывает какого хуя… Он продумывает, как будет поступать дальше, но не находит выхода, не находит в себе сил и дальше быть тварью и циничной потаскухой сукой для этих ебнатов детективов. Он ненавидит их всех и себя заодно. Он выбивает короткие односложные — блядь, пошел нахуй, и, ебитесь сами! Он выкручивается в последующем и не замечает за этой нервотрепкой, которая как по расписанию — раз в полтора часа, как пролетает день. Он запоздало понимает, что уже ночь по оговоркам тех проходящих офицерского состава, кто за дверью. Парень устало фыркает и вновь роняет голову на сложенные руки на столе. Херово всё это. Но что предпринять или как сбежать — ни одной ебливой мысли в голове.
Когтями по краю стола, с закинутой ногой на ногу, и допивая горячий мерзко сладкий кофе, последнее — забота ебаного любовничка. Туф фыркает, но всё же едва переводит мысли, пока двое напарников переговариваются за другим краем стола. Уже пошел третий час ночи, а у них хуй с маслом. Пацан не колется, хотя девушка и видит, как ему порой сложно не взбеситься, даже порой страшно, но, блядь, закалка у него пиздец какая — стальная, и даже она не знает, что при этом делать. А ещё он огрызается и опускает её, как последнюю шалаву из подворотней С17, сучонок мелкий!
Фея цыкает, царапает ногтями стол, хотя скорее маникюр потрескается, нежели на этой громадине царапины останутся. Но ей похерам. Ей нужен новый план. Нужен новый козырь. Ей нужно как-то выбить эту белую тварину на разговор. Одного его слова, что он шатался возле тех общежитий будет достаточно, но вот без его подтверждения, с теми обмудскими косвенными, что у них есть все впустую. Она уже знает, что нужна подстава, нужно сделать что-то пакостливое и в ее лицемерном стиле, чтобы его вывело на эмоции, на действия. И если предположить, что он защищает Ужа…
— Да хуевый этот план, Банниманд! — басом орет Ник и Туф рефлекторно на такую громкость тянется к пистолету, подрываясь со стула.
— Вы что, совсем охуели?! — орет она на двух дебилов детективов, отдергивая руку от кобуры, нехуй им знать, что её нервоз на пределе допустимого, — Что, блядь, такого важного, чтобы стоило так орать, Норт?!
— То, что этот еблан младший решил отпиздить пацана, мол, боли он побоится и…
— Ты долбаеб, Астер? — даже не дослушав Ника и поворачиваясь к младшему спрашивает Туф, — Серьезно, блядь, долбаеб! У пацана на теле возможно живого места нет и он сидит и ржет над нами, как нехуй делать, а ты решил болью его? Ну, давай, иди! Попизди мальчика, пусть он харкается кровью от отбитых почек… — Фея медленно так при этих словах начинает идти на опешившего Банниманда, прищуриваясь и едва улыбаясь, — Но не дай ебучие кровавые боги он после этого ничего не расскажет или выясниться, что он нужен живым и целым! Ты не только потеряешь иммунитет, но и место. И тут даже я и Ник твою жопу не прикроем. Но, сука, если ты так уверен в своем идиотизме — вперед, долбаёб!
В переговорной наступает тишина, а Туф всё ещё показывает молодому мужчине на дверь, типа — давай, пиздуй, делай, но Астер лишь насупливается, окидывая сучку Фею холодным взглядом и складывает руки на груди в защитном жесте.
— Иди нахуй. Я только предположил, — фыркает почти обиженно он.
— В жопу свои предположения себе засунь! — рявкает девушка и её терпение действительно на исходе, и у нее нет времени думать ещё за них двоих. И как блядь они продержались в детективах столько лет и вели это дело, а?
— Хватит. Давайте будем в адекватном состоянии, и... — Ник прочищает горло и встает все же между этим двумя, и пусть ему известны их шашни вне работы, но вот здесь и правда уже конфликт интересов назревает, а это никому не на руку, да и цапаясь они опять проебут дорогое время, — И давайте подумаем о том, как проще можно сфабриковать на него такие данные, чтобы…
Договорить Нику не удается, в двери стучатся и на пороге стоит офицер, держа в руках наполненную чем-то разноцветным корзину. Ну такая поебень обычно на праздники, там конфеты, цветы, шоколадки. Но с хуяли и почему, сейчас никаких красных в календаре нет, и это, мать его, центральный участок 604, где вопреки никогда не бывает ничего праздничного и радостно украшенного.
— Чего надо? — заметив также офицера, стоящего в проеме, злобно спрашивает девушка.
— Вам… — офицер прочищает горло, — На стоянке нашли, по камерам пробили, какой-то укуренный оставил. Думали себе прибрать, но на... на открытке… Кхм… — парень жмется и странно косится на Астера, и не знает, как продолжить.
— Поставь на стол и проваливай, — указывает Туф, хотя её интуиция орет что это не просто так, да и взгляд, кинутый полицейским на Астера слишком многоговорящий. Ну какого ещё хуя-то?
— А ничего, что это бомба может быть? — когда уже ретируется офицер, спрашивает Норт, упирая руки в бока и подозрительно косясь на посылку такого рода.
— Учитывая, как наши идиоты перетаскивают вот такие презенты, не думаю, давно бы уже активировали механизм, да и внизу больше людей и проще создать локально направленный взрыв чем здесь. Плюс здесь сигналки глушатся любые, — за это она спокойна, потому смело подходит и достает сперва сложенный пополам листок лежащий на обычной оберточной бумаге, открывает и резко бросает взгляд на подошедшего уже Банниманда.
Надпись простая, в два слова, печатными машинными буквами, но Астер удививший написанное отшатывается хлеще, чем от разорванных трупов в тех общагах. Его выражение лица меняется и он сереет, а потом бледнеет, за миг превращаясь в неузнаваемого перепуганного человечка.
«Пасхальному Кролику»
А под кучей блесткой, явно праздничной бумагой с радужными пони и зайчатами — такие обычно получают в дар детские больницы на старую Пасху — обнаруживается всего один диск, в дискетной прозрачной коробке, лежащий на трех кроличьих шкурах. Здесь нет ни крови, ни расчленении с отрубленными конечностями, или даже вынутых кишок, но это и стопорит в страхе, это более…адекватнее, и с посылом — вас трое, и шкур будет трое, но первым будет шкура Кролика.
Как Банниманд, едва слышно матерясь, отходит в дальний угол и сползает по стенке вниз бледной тенью Туф не замечает, ровно и Норта, стоящего волевым усилием ещё рядом и шипящего ругательства уже вслух. Она, озабоченная диском, сразу его вытаскивает, чтобы проверить на ближайшей аппаратуре и вывести на главный, самый большой экран. Послание. Это блядь новый уровень посланий.