Любимый?
Он останавливается на мгновение, заглядывая парню в глаза, в которых на такое паскудство читается всё то, что Джек давно скрывал, и — здравствуй сука осознание — настигает, понимание, что этот глупый девятнадцатилетний мелкий... не шутит. Равно и понимание, из-за чего его самого так невыносимо кроет, стирая грань разумного и уничтожая всё логическое.
Питч отшатывается от подростка в секунды, как от огня. В неверие ещё раз осматривая, как опасную ебаную диковинку. Чертово единственное слово выжигает клеймо под органами, и зверь внутри ревёт загнанно и опасно.
— Вон, — севшим в край голосом, но даже без ора, указывая мальчишке на дверь. — Питч, ты… — Я тебя спас, вытащил, теперь всё. Кончено...
Херишь свою жизнь, так нахуя херить суть? Уверен, что не пожалеешь о том, что сейчас вытворяешь?
— ...Садись на первый рейсовый и сьебывай из города. А о том что было, забудь нахуй.
Ещё одного такого твоего загона он тебе не простит! И будет прав, ебливый ты трус!
— Но… Нет! — Джек спрыгивает с тумбы и в непонимании этой резкой перемены настроения даже не подходит ближе, лишь смотрит отчаянно и перепугано, — Не смей... Не смей так поступать! Просто блядь хватит! Хватит этих эмоциональных сука горок, я устал, и в этот раз... Да что не так в этот...
— Мне после всего произошедшего теперь и нахуй больше не сдалась такая белоснежная пустышка как ты, и нахуй никогда не будет нужна! — срываясь с адеквата, но чудом не вцепляясь мальчишке в глотку, — Пошел вон, Фрост! Игры кончились...
— Это всё, что ты хочешь мне сказать? — дрогнувшим голосом пытается допытаться Джек, пытается не упустить свой последний шанс.
Ты не убежишь от этого... даже если сбежит от тебя он.
— Питч?
Молчание ответом, и Блэк только подходит к той самой тумбе, опираясь о столешницу руками, даже не пытаясь смотреть на опешившего и раздавленного морально мальчишку рядом.
Не смей его отпускать! Не смей быть таким...
Но это лишь мысли, подсознание, или гребаная внутренняя совесть... Совесть, у него? Не шутка ли блядь? Скорее внутренний ебливый голос, который можно заткнуть и продолжать молчать в реале.
— Пожалуйста… Питч?..
Ноль эмоций, одно молчание, ясно давая понять свою позицию и окончательное решение. Он спас смертника, вытащил в последний раз, он чист. Нехуй больше. Свою бы шкуру теперь как-то защитить.
А понадобится ли она тебе после того, что ты сейчас делаешь?!
Дверь щелкает, и не слышно даже удаляющихся шагов пацанёнка.
Где-то на краю между заканчивающимся Призрачным Севером и начинающемся А7, позади бредущего в никуда паренька в капюшоне останавливается фургон, и его совершенно не ожидавшего такого, с размаху бьют по голове куском металлического прута и без свидетелей затаскивают в машину. Водитель, мужчина постарше, ждет, когда подросток, вечно любящий шипучки и чупа-чупсы вприпрыжку залезет обратно на свое переднее сидение...
— Первая часть плана Ро успешно выполнена, — веселится волчонок, закидывая ноги на переднюю панель, — Как думаешь, он бы гордился нами?
— Конечно, родной. А теперь пристегнись.
Комментарий к Глава
XLV
Та-да!!! Две по цене одной, вот мой подарочек вам, мои дорогие) 20 страниц счастья и стекла. С Хэллуином, Кошмарики!!
И прежде чем материться на главу и отдельные её части, давайте я вам кое-что объясню. Ну да, реакция нашего Ужаса здесь прекрасна, даже конец. А теперь для всех, кто будет возмущаться его поступком и негодовать почему в конце он, как всегда всё по пизде пустил и прогнал своего белоснежного мальчика.
Ну во-первых сорваться не просто за Джеком, а ради него поступиться своими правилами и быть готовым всерьез подорвать приют с детьми(!) это уже клиника, даже для съехавшего Ужаса, плюс наслойка того, что в прошлой главе ему доверил и рассказал Джек, пусть и здесь об этом вообще не говорится, но прошлое Фроста ебнуло по Питчу равно необычным образом, и завершающий штрих кровавой кистью – самопожертвование Джека и его признание в любви. Эмоциональный пиздец для того, кто жил одним лишь страхом города и думал ,что его чувства все погорели в прошлом, а тут Джек.. при котором Ужас просто не хочет уже сдерживаться и принимает его настолько близко. Потому не сильно ругайте и злитесь на нашего Ужаса Ночи. Подробнее всё будет в следующей главе объясняться, особенно его общее ебанутое поведение к Джеку, и почему он до последнего его держит на расстоянии, шугаясь как своих так и чужих искренних эмоций. Плюс, прошу не путать поступок Блэка с тем, что говорилось про доказательство любви в прошлых главах. Он не пришел в ловушку, он загнал весь отдел в ловушку. Это другое.
====== Глава XLVI ======
Там нет ничего…
Оставь надежду, мальчик, и шагай к испепеляющему свету, что уничтожит до конца.
Ступай аккуратно по пеплу своей судьбы… ©
Слишком погано, чтобы вновь просыпаться… Не правда ли? Тогда, всё же, ответь на вопрос, Оверланд: зачем признавался? Зачем было гнаться за несбыточным?
Может потому, что хотел знать? Не хотел прощаться вот так, не хотел уходить без последнего слова?
Упертый, упрямый осел и полный долбаеб. Конечно же…
Джек кривит губы и прикрывает устало глаза, давая хотя бы иллюзорность тому, что всё путем, что всё так хорошо, как могло было бы быть. Он проклинает тот момент, когда решил срезать и столкнулся со своим проклятьем на пустырях. Он проклинает, что предупредил об облаве…. Он проклинает себя за то, что тогда полез в высотки. Проклинает каждую секунду того дня, когда решил выдвинуться за провиантом.
Проклинает.
Потому что невозможно сейчас так любить и ненавидеть! И при том… себя же! Себя! Джек яростно, до выжженной кожи, ненавидит себя! Ненавидит свою слабость и ебаное сердце, которое ёкает только лишь про воспоминании об Ужасе, ёкает так, что уж лучше бы эти два сукиных сына застрелили. Правда ведь, он устал, и это будет избавлением. Ну невозможно же так!..
Когда скрипучая дверь отодвигается, и в просторную хламень, бывшую некогда складом, входит та же худющая низкая фигурка, Джек сплевывает себе под ноги кровавую слюну и морщится от того клочка света, что лучом режет темное помещение. Там день. Светлый, яркий, или у него настолько уже привыкли глаза к этой темноте, что он обложной день посчитал солнечным? Похуй.
Он только прижимается горящим лбом к куску трубы, к которому прикован наручниками и сгибает левую ногу в колене, поджимая ближе к груди. Сидеть в таком положении на грамм проще, нежели с вытянутыми ногами, так хотя бы наручники не натягивают и не режут запястья.
Да, блядь! Он в очередной раз проебался, он в забытом богом амбаре, на краю города, на полу, прикованный к старой системе охлаждения… Его, сука, морально выебывают через каждый гребаный час, и, сука, проще было бы там — в допросной, нежели с этими двумя психами!
— Привет, чокнутый! — весело здоровается сученок, которого зовут Дай, и резко запрыгивает на пустую старую бочку, приставленную специально близко возле места, где сидит сам Джек.
— Пошел нахуй! — режет сухо Джек и не обращает внимания на лыбу придурка-садиста. Блядь. Он думал, он сам отбитый, а нихуя, есть малолетки похлеще него. Хоть Даю и шестнадцать стукнуло, но, сука, мозгов на двенадцать, хотя жестокости на все сорок… Или около того. Тот ещё разъебаный мальчик с психикой Шипа.
— Наша куколка проснулась? — воодушевленно, не обращая внимания на посыл Джека, спрашивает волчонок, забавно склоняя голову вбок, и Джек материт себя только за то, что всё ещё жив. Но на кое-что всё же решается. Ведь… так и крышей поехать недолго, даже с его диагнозом.
Сколько же можно не спрашивать, сколько можно себя истязать? Помимо того, что с ним делают эти двое, сколько можно замалчивать и храбрится?.. И потому Фрост решается:
— Сколько? — сухо спрашивая осипшим голосом.
— Гм… Почитай три дня прошло. А чо, красавица? — и Дайли тихо подленько начинает хихикать.
— Ни чо!.. Пошел нахуй! — Джек сплевывает вновь на пол, рядом с кросовком Дая, и знает, что перед тем как уйти, этот уёбок мелкий обязательно за такое вновь врежет ему в челюсть. Ну и похуй.