604 не захотел по-хорошему отпустить… Что ж…
====== Эпилог ======
А 604 выгорал. Медленной яркой пляской разноцветных огней. Как этанолы, вылитые на термитник и подожженные — переливающиеся разноцветными языками химического пламени. Та прекрасная картина, когда безумие, сливается в одно красочное, кровавое — в неоне — разноцветное, и становится осязаемым…
Говорят, что у города есть своя душа, и если да, тот у шестьсот четвертого она безумная — Психо города 604.
Ему нравится это сравнение, нравится то, что он видит и слышит: крики и отзвуки безумия повсюду, пока преследует свою цель. Оставлять горы трупов за собой? Это не эстетично, и зальет он улицы кровь в другом совершенно ином смысле. В тот пепельном, анархичном, под суд и совесть других, каждого, и лишь как главный палач спустит курок, оповещая о новой кровавой эре.
Желтые глаза загораются всполохом того самого жадного безумия и довольства одновременно, но на карту в эту ночь поставлено большее, чем смерть всего 604 — это второстепенное. А вот приоритет…
Ужас отрывает взгляд от утопающих в грязи и страхе улиц, где неон сплавливает реальные цвета делая их иллюзорными, дико яркими — ядовитыми, и свежая кровь, расползающаяся паутиной на потрескавшихся тротуарах, кажется уж не красной — чернильной, идеальной.
Такой, какая и должна быть на стенах и полу безупречно белого вылизанного Белого Шпиля.
«Снотворное? Хлористые? Что за нахуй опять?»
Джек морщится, подавляя рвотный позыв от того насколько его мутит, сжимая в руках нечто такое мягкое, удобное и… не может понять что опять с ним сделали. Неразбериха и муть в голове подобно свинцу что смешивается и не дает ничего понять, и только постепенно, по прошествию пяти минут начинает более-менее всё проясняться, рассеиваться, и он так не охота вспоминает последнее произошедшее.
Ужас… Его любимый и столько желанный Ужас. Север и… тот жадный поцелуй, предупреждение…
«Мы уже уехали?»
Нет, ведь вторгшиеся уебки, это…
Воспоминание его резкое подрывает, и Джек вскрикивает, хватаясь за голову от такого резвого подпрыгивания на кровати. Парень щурится, пытаясь понять где он. Слишком всё вокруг кремовое, тихое, богатое и мягкое. Но когда понимает, где находится, то приглушенное рычание разносится на всю комнату с последующими отборными матами.
Эти апартаменты так ему знакомы, что проще выколоть себе глаза. Прошлое ебошит ледяным страхом, омывая ещё живущие внутренности брезгливостью, и липкость собирается на позвоночнике, расползаясь по ребрам. Он сидит спиной к двери, но уже слышит привычное шипение по рации и как охрана переступает на месте, едва слышно переговариваясь.
Закрытая комната, роскошь во всем и мягкая кровать — трахадром.
На смену липкому страху, всё ещё держащему клещами, медленно, но верно, поднимается ярость, затаенная все эти года, но нужная, такая сейчас за всё обоснованная. Мало того, что он вновь здесь, его похитили и наверняка захотят такое же делать, что и в прошлом, так он вновь увидит эту Лунную…
— Твар-р-рь! — рычит Джек, ощетинивая дикой кошкой.
Но эпиком для него в эмоциональном плане становится еще и то, что его вновь разлучили, вновь не дали побыть с его Солнцем. С его блядь единственным любимым Ужасом!
«Ты не сможешь выбраться, теперь он ко всему готов!» — шепчет испугано в мыслях, но Джек только медленно коварно улыбается, вопреки все еще держащему страху, и внимательным взглядом осматривая комнату, выискивая нужное.
Это он ещё посмотрит. Ещё, сука, как посмотрит! У Джека в данном ебучем два пути, и он выбирает тот, что смертельный, но наверняка ведущей к свободе, второй менее оптимистичный, однако прежде чем сдохнуть, он заберет с собой как можно больше этих уебищ и постарается Лунного во главе!
Злорадная опасная улыбка всё-таки появляется, когда взглядом Джек находит нужное, и плавно сползает с постели, подходя в конец комнаты, возле зашторенного плотно окна. Это не пистолет с глушителем, и естественно не ножи, но…
Когда через полчаса дверь отрывается, а за зашторенными так же окнами уже темень, Джек сидит посередине кровати, поджав ноги к груди и обхватив себя руками, и кидает очень невинно-испуганный взгляд на зашедшую охрану и нового управляющего Луноликого. Паршивую бешеную улыбку парня в сумраке они не видят до последнего.
И мысль у него все та же — ровно с момента осознания как он здесь — неизменная:
«Даже если ты уедешь без меня, даже если мы больше не увидимся… Я не останусь здесь и никому не позволю к себе прикоснуться! Потому что, чтобы не случилось я… буду твоим. Всегда. Вечно, только твоим, Ужас!»
Патовое болото без индульгенции на спасение даже такого хищника как он. Термитник медленно, но так приятно глазу закипает. Меняется, мутирует и покрывается все большим красным, ярким от неона и разбитых на автострадах автомобилей… И криков, равно как и боли жителей становится в тысячи раз больше, это начало конца, но такая яркость неизбежного несомненно ему нравится.
Питч усмехается, медленно перерезая глотку очередному охраннику. Ему нравится вид отсюда — с пятнадцатого этажа Белого Шпиля. Ведь там — где-то внизу, возле довольно успешного центра по развитию духовности и морали — как сука иронично, взбешенные утырки режут наживую своего поддельника и его телку, и те визжат подобно свиньям. Забавно, ровно до того момента, пока проезжающие на байках обкуренные обмудки не кидают в них взрывные коктейли и не поджигаю. Становится ярче и это почти веселит. Почти…. То самое — наигранные эмоции, но они нахуй не годятся, лишь маской прячут истинное и темное, а тушка дергающегося охранника пускается в свободное падение, и он тенью проскальзывает в служебные коридоры самого безопасного здания в городе. Почти блядь смешно.
Почти… Опять это почти… Ибо под ребрами у него ярость, выжженная и принципами и стопорами. И в этот раз нет тупых — « Уехать без него или нет?»
Нехуево так те сгоревшие ебланы дали индульгенцию на собственничество и принятие внутреннего пиздеца, да?
Он согласен с паршивым внутренним, ведь то гребаное видео и то, что возможно они могли сделать с Джеком кроет до сих пор, и повторять подобный сценарий нет ни желания, ни теперь упертости. Это ебаное эгоистичное долбит тем, что мальчишка должен выжить и жить дальше, ради того, чтобы он сам не ебнулся окончательно.
Действительно белоснежная погибель, — проносится в осознанном, но у него только понимающая, с намеком на мягкость ухмылка от этого давнего наречения. Но это лишнее, это скрываемое в самом глубинном оставшейся души, и чтобы даже Фрост туда не пробрался, не понял насколько…
Важен?
Дорог?
Желанен?
Может быть, всё-таки то самое… ну, на ебаную буковку «Л»?
Это хуйня, и которая наверняка Джеку не будет известна ещё долго. И Ужас лишь отмахивается, вспоминая план здания и где проще перебраться в нужные апартаменты главной городской шлюшки.
Ты намеревался во всех смыслах поговорить с ним через ебанные десять… уже почти четыре часа! Так какого хуя беситься на себя же, и до последнего уперто не говорить ощущаемое? Вновь ради того, чтобы Фрост и близко не подобрался?
Страх всё еще сжирает изнутри, не так ли?
Думается с такими рассуждениями паршиво, равно и бесит факт многоуровневых переходов по рабочим коридорам и лестницам, но долю этой раздражительности снимает попавшаяся на пути случайно охрана: видимо сдавали смену другим и шли на отдых.
Отдохнут теперь навсегда, — с таким незначащим в мыслях. И кровь, не успевших сгруппироваться бугаев, брызгает на белые стены нескольким крупными линиями, медленно начиная стекать тонкими каплями вниз, рисуя причудливый узор.
Это не то, что ему нужно. Не тот уровень, да и поиздеваться над ними… не та жажда. Тот, кто нужен, находится за зеркальными стенами своих бешено дорогих апартаментов… Тот, кто давно у него на примете в главных ублюдках города. Тот, кого с недавних пор желание выпотрошить кажется слишком легким аперитивом.