Каждое ебаное слово.
Питч помнит каждое ебаное слово из рассказа Джека… И Лунная сучка ещё не знает, даже не догадывается, какая казнь её ожидает лично от Ужаса.
Ничего, скоро узнает, — растекается довольствием в мыслях, когда четвертый из ещё одной группы охраны падает порванной тушкой к его ногам.
Их — охраны — в главном холле, перед дверьми в святая святых, не так уж и много. Максимум — десятка натренированных бывших солдат или наемников. Холеные и вышколенные, считающие непогрешимыми, элитными, самцами блядь крутыми. Около десяти будущих трупов, даже не подозревающих о своей жестокой смерти. Десяток и двери Шпиля открыты перед ним, и тварь Лунный останется без защиты. И возможно умолять он будет дольше и охотнее, нежели та пришпиленная к полу мразь, много лет назад. И вдвойне, если он посмел хоть прикоснуться к Фросту…
Воинственно мстить за мальчишку? Что блядь за глупость, что за бред?
Нет.
Всего лишь разорвет на части за него, покрыв все апартаменты охуенно красным… Но при этом сучка Лунная ещё будет жива, подвешенная на собственных кишках. Медленная-медленная смерть. И не факт, что на этом зверь внутри успокоится, насладится в полной мере.
А если этот глупый белоснежный ещё здесь и захочет сам… Ты допустишь?
Нет. И это четкое осознание. Хуй Фрост будет марать свои руки об этого уебка, как бы не хотел. Не позволит. Хотя и мальчишке полагается на полных основаниях отыграться за те месяцы издевательств и пытки. Но на дикость, Фрост — то существо, которое вообще близко нельзя подпускать к крови и убийствам. Стопора у него не слетят, психика устойчивая, но он может увлечься…
Как с теми уебками или же с тварями, которые приходили за ним на Кромку.
Джек то существо, которое если нужно защищаться переходит в режим действительно зверя: без мыслей «А правильно ли или нравится ли мне это?» Гольный инстинкт, и пока не убедится, что все сдохли, не успокоится.
Когда-нибудь это может сыграть с ним в пиздец злую шутку.
Да нихуяж! Не позволит. Мальчишку, по самому адекватному и хорошему нужно воспитывать, не дать ему вообще заглядывать на эту сторону, хотя с такой ебаной жизнь, как он не стал хладнокровным убийцей вырезающим пачками — ебучая загадка.
И тебе пиздец как не хочется признавать, что на уровне инстинктов у Фроста есть пиздец какой к этому потенциал. Похлеще даже чем у тебя самого.
Вот поэтому и не хочется! Равно и допускать белоснежную мелочь к какой либо расправе.
Себя он понял давно, равно и разобрался, что просто это кайф и удовольствие, выражение внутреннего грязного «я» и выброс энергии; только так или нахуй жизнь. Много факторов, но проще признаться, что просто такой, и перерезать глотки, чувствуя, как жизнь угасает под пальцами…
У мальчишки же по-другому. Ему в хуй не сдалось удовольствие, ему никак — фиолетово. И если фактор угрозы существует и поощрять ебучие «случайности» в будущем, то все проблемы Фрост может начать разрешать одним движением ножа, даже не подумав — «А хорошо ли?» Потому что ему в такие моменты никак; холод и безразличие на максимуме допустимы в инстинкте самозащиты и выживания.
Смертник, что способен на зверства даже не подумав, а насколько это извращенно. И максимум, которому может в конце резни удавиться — спросив «А что в этом такого?». Ебаный уникум…
И тебе придется этого уникума воспитывать, — тупое в мыслях, но равное глушится подлым, — Если, конечно, вы вообще сегодня выберетесь живыми из этого термитника.
На ту странность, которая происходит когда он пересекает треть площади обширного холла, его не встречают крутые спецы- охранники, не бегут на помощь своему Лунному и не стреляют из укрытый в пролетах на нижние этажи. Тихо, здесь в белом просторном и на мерзость мягком, пиздец, как тихо. Блэк прислушивается, замирая на месте на пару секунд, оценивая в возможном факте засады, ловушки, но ничего такого, что могло было быть.
Что-то не так, — навязчиво крутится, но не паникует. Камеры под белым резным потолком выключены, а дверь, ведущая в сами апартаменты приоткрыта, но не взломана… Не так ведь встречают гостей.
Идея, что что-то могло пойти не так уже отчетливей долбится в подкорке, и конечно же она может быть верной; с Фростом всё блядь всегда не так, и он надеется, что у Лунного так же.
Блядская интуиция подстегивает без опаски осторожно пересечь холл и, бесшумно приоткрыв дверь, зайти в обширную залу. Только вот на ожидание выбеленной яркостью и стеклянно зеркальной гостиная не является, и предстает до уебнищенства другая картина… Его тело, привыкшее к любой опасности, медленно расслабляется, и ему почти вслух хочется произнести то самое короткое — «Блядь».
Свет здесь вырублен, а точнее лампы, судя по всему, от беспредельной пальбы разбиты, с дальней двери некогда стеклянной, но ныне разбитой, ведущей на широкий балкон, херачит прохладный сырой воздух. Сквозняк гуляет по сумрачному помещению, позволяя неону чужих зданий и прожекторам мало-мальски освещать залитый кровью пол и ковры, белую обивку дорогой мебели, стен и колонн… Поломанные дохлыми куклами четверо, и ещё четверо более живых сидящих на полу, прислонившись кто к какой опоре из мебели или стеклянных столов, и где-то там, за ними, посередине в пятнах ковра, ещё одна фигура, в заляпанном белом. Нехуево так Шпиль разхуярили вместе с его главой…
Когда один из более очухавшихся, кто его замечает, наводит пистолет, увидеть не сложно, в равной степени оказаться за пару шагов рядом и просто перерезать глотку, так чтоб уж грузный придурок не мучился от кровотечения. Троих остальных зашевелившихся, но не успевших подорваться, Ужас добивает просто и без особых изяществ. И всё это на глазах заебанного Лунного, который держит пистолет наготове, прикрывая чем-то правую часть лица и злобной белой тенью пытаясь встать на ноги.
Осматривать погром и на блядство перебитую охрану не хочется, равно слабаки, но вот по небрежности тех, кто попал случной или намерено под пули… можно судить характер стрелявшего. Ужас задумывается, просчитывает и вовсе не замечает.
Как на него наводят пушку и снимают предохранитель лениво даже наблюдать, равно и метать в шипящую что-то паскуду Лунного ножи, потому решение обыденное и давно проверенное: вытащить один из своих пистолетов и, лишь взглянув на бледную фигуру в свете лучей неона, выстрелить. Вскрик разрывает стеклянную тишину, а дальнейший мат переходящий на крик всё же доказывает, что Холд знает ненормативную.
Ужас медленно ухмыляется, обводя взглядом залу, некогда охуенно обставленную, вылизанную под светский гламур и стиль, пока Луноликий пытается чем-то перебинтовать простреленное запястье; его пистолет теперь валяется в нескольких от него метрах.
— Тварь… убить сука мало!.. — шипит наконец молодой мужчина, с ненавистью оглядывая, — Но я знал, что ты припрешься, знал блядь!
Но Питчу похуй настолько, пока он занят одним единственным вычислением, хотя уже есть догадка кто это устроил. Небрежность, приправленная истинным зверством, на похуй осторожность и лишь на инстинктах… Он неохотно переводит взгляд на Лунного и наконец полностью осматривает раненого Главу этого ебучего города. Что ж… надо было заметить раньше…
А красиво…
— Хорошо выглядишь, — почти с весельем констатирует Блэк, склоняя голову на бок и присматриваясь к длинному кровоточащему порезу по всей правой стороне лица бледного Лунного. Ну чуть ли не улыбка Глазго получилась.
Довершить, что ли?..
— Твой звереныш постарался!.. — выплевывает шипяще злой Холд, но не желает вот так просто сдаваться, выискивая выход даже из этой ситуации, и проклиная свою идею вновь вернуть к себе этого белого черта.
— Мой, — подтверждающе с ноткой собственничества, и уже на похуй скрывать, ведь здесь они одни, однако вспоминая о своем мальчишке и сразу же меняясь в лице, с нажимом задавая всё то же единственное: — Где он?