На рюкзак валяющийся в противоположном углу, рядом с дверью, он кидает лишь безразличный взгляд на нож, что был все это время под подушкой вновь запихивает в чехол и прикрепляет за ремень джинс. Оглядев разворошенную старую постель и бардак в комнате, лишь хмыкает, резко накидывает капюшон и незамедлительно покидает комнату — еще одна минута здесь, и Фрост сойдет с ума.
Тьма постепенно начинает выбираться из временного, дневного убежища: под мостами становится темнее, с востока медленно подбирается густой почти осязаемый мрак, и медленно начинают зажигаться неоновые лампы и баннеры на всевозможных зданиях и магазинчиках. Тьма уже не таится, она захватывает своими дымчатыми щупальцами все больше пространства, отвоевывая территории запыленных улиц и автомагистралей.
Он бродит далеко от востока, ближе к западу, где двадцать минут назад зашло солнце, оставив на «прощание» кроваво розовый закат, и толстый слой облаков был до тошноты ярким на этом участке города, почти пурпурный — приторный, он некрасиво перетекал в болезненную желтизну и резко уходил в темно-фиолетовый к тому же востоку. Джек поморщился и больше не стал поднимать голову вверх, стараясь не обращать внимание на опустошенность серо-желтых от такого отцвета улиц, и дальний гул от редко проезжающих мотоциклов и машин.
Он понуро сунул руки в карманы кофты и, уткнувшись взглядом в почти черный асфальт, брел все дальше от безопасной зоны Кромки. Ему надоело, и отпустив все мысли, словно поотрезав острыми ножницами, просто брел, не задумываясь. Сейчас даже безопасность не так волновала его. Это чувство тоже притупилось, свыкшись с осознанием того самого — фиолетово на все.
Он невесело улыбнулся и пнул маслянистый камешек под ногами, лениво сворачивая влево и мельком оглядывая все еще светлый проулок между высокими заброшенными многоэтажками и двухъярусным магистральным мостом, впрочем, тоже заброшенным, ибо городского бюджета не хватает, чтобы следить за исправностью такой длинной и здоровой махины.
Но хоть одну функцию этот мост исполнял отлично, как всегда закрывая все еще не ушедший свет и бросая огромную тень на часть проулка, создавая четкую границу тени и света. А Джеку было все равно, и может потому он медленно прошел наискось, переходя на теневую сторону и направляясь все дальше по улочке. На периферии осознанного не было ни единой души, где-то далеко кто-то пробежал, по правую сторону в пятидесяти, а может и больше метрах послышались приглушенные маты, нерадивый гонщик позади, скорее всего на пятой действующей дороге промчался подобно молнии, оставляя лишь эхо, что резким звуком било по всем бетонным постройкам.
Рядом никого не было.
— Рядом никого. Совсем никого… — шепотом пробубнил себе под нос беловолосый парень, кривя губы в паршивом подобии на улыбку.
Если б он только мог все вернуть или хотя бы…
«Нет, Оверланд, хватит об этом думать!» — неожиданно резко рявкнуло подсознание, и Фрост словно очнулся. Он резко затормозил, вскидывая голову и смотря на опустевший квартал впереди.
Ничерта уже не изменить и не вернуть. Он понимал это с неожиданно новой обреченностью, хоть и эмоций сожалеть не было. Он давно выгорел и слишком пустой, чтобы даже жалеть себя, не то, чтобы надеется.
— …Думать, что ты кому-то понадобишься. Думать, что ты кому-то был нужен или будешь нужен. Словно кто-то… — Джек не доканчивает, потому что слова застревают в горле.
Он каменеет, отводит взгляд прозрачно-серебристых глаз в сторону и морщится, словно пустошь переулка обрела некий разум и теперь с осуждением взирает на него. Бред, но ему стыдно, не то перед этой тишиной, не то перед самим собой. Стыдно признавать и не то, чтобы даже говорить…
— Забудь! Забей! — шипит на самого себя парнишка и резко подрывается, ускоряя шаг и передергивая удобнее капюшон, натягивая как можно ниже, хотя и так уже некуда.
Он сглатывает, тихо цокает и думает, что точно вновь закурит, раз уж похер теперь на дальнейшее, то какого хрена нужно беречь этот истасканный организм? В посветлевших до платины глазах все больше видится безразличие, и Фрост довольно, так по мазохистки довольно, ускоряет шаг, желая выбраться из сырой прохлады тени, и попробовать на свой страх и риск заглянуть дальше границы Кромки, вновь посещая А7.
«Почему бы и нет? Херов суицидник… Нежить, твою мать!»
Джек уже не обращает внимание на внутренний голос — это уже просто фон. А шаги всё ускоряются, не желая больше быть в этом месте, но желая, так отчаянно, словно в агонии, нарваться на приключения, нарваться на что-нибудь острое. Плевать, он же уже давно никому не нужен!
Тишина не разбавляется, и далекий гул от машин и сирен всё никак не может её разрушить, и это добавляет мыслей — едких, ненавистных, гложущих разум и отравляющих остатки живых нервов души. Он цыкает и не понимает, какого черта творит, но хочет это прекратить, неважно каким способом, не важно уже насколько страшно и больно будет. Как загнанный звереныш, которому уже ничего не остается, как нарываться на пули, ибо всю стаю перебили, а он слишком изранен, чтобы выжить.
В голове непозволительно ярким для такого города и паршивой погоды смешивается калейдоскоп из картинок прошлого. Все кого он знал. Все кого он любил… Никого больше не осталось, а он гребаный одиночка пытался доказать хер пойми кому, что выживет, что будет жить! Тут-то твари покрупнее и клыкастее его лишь выживают, а он думал, что сможет жить.
Глупый, наивный мальчишка.
Резкий глоток воздуха, и он сворачивает на другую улицу, к его счастью и сожалению еще светлую, где замечено движение таких же одиночек — сталкеров как он. Но это не мешает, и Фрост лишь ускоряет и так быстрый шаг, стараясь быть серой тенью этой замшелой и пыльной улицы. А7 через один квартал и почему-то ему становится все более безразлично, а последние зачатки «чего-то там» внутри он давит, так и не слыша своего крика.
Теней, таких как он здесь больше десяти, каждый куда-то несется, но Фрост по опыту понимает, что это не такие уж и ублюдочные твари, может да, но сейчас — здесь, никому нет дела до него, каждый спешит в нужный ему пункт назначения. Потому он без опаски проносится рядом с двумя другими подростками и черной сталкершей из под капюшона которой выбивается локон рыжих волос. Редкость…
Он фыркает и упрямо не хочет чувствовать то, что еще не сдохло, отвлекаясь на редких теней-прохожих. Джек думает, что так уже будет проще и лучше и, если доберется до А7, то Джейми не придется в очередной раз материть его за его раздолбайский «снежный» вид. Уже никогда не придется…
«И никто никогда тебя не спа…»
— Заткнись! — тихо рявкает на самого себя, так чтобы и ближайшие не слышали его психически нездоровый монолог с самим собой.
Как же чертовски больно осознавать. Хренов мазохист! Он сжимает челюсти до скрипа зубов и упрямо фыркает. Он знает, уже знает что…
Несколько теней быстрым шагом проходят по другой стороне улицы, о чем-то громко говоря, что его так нервозно отвлекает. Паренек лишь недовольно фыркает, пытаясь машинально не потереть болящее солнечное сплетение.
…Знает, что его никто и никогда…
Джек поднимает голову, переводит взгляд вправо, чтоб не видеть тех двух и встречается взглядом, так по блядски подлому, с обладателем желтых глаз.
…Не спасет…
Дыхание как тогда — обрывается к чертям, но априори резко вырубившемуся питанию в организме, и пропустившему пару ударов, как при клинической смерти, сердцу, он не останавливается. Но лишь на миг, краткий, резкий, как обрывок чего-то неуловимо — далекого, и ему хватает одного взгляда — слишком прямого, слишком невыносимого для его сумбура внутри, слишком яркого, полыхающего жизнью и неведомой злостью.
Единственное, что не дает обернуться и затормозить — страх, все тот же, как в те первые два раза. Уже не такой панический и животный, но Джек закусывает губу и позорно срывается с места.
Через несколько минут и несколько закоулков он резко тормозит, с силой ударяется спиной о черную стену, покрытую мокрым слоем старого мха, и, отдышавшись, вновь смотрит в пасмурное вечернее небо, которое уже становится темно фиолетовым и здесь.