Прокусанная вновь до крови губа не спасает, ровно как и боль от этого действия, легкие, что словно плавятся изнутри от его марафона работают до мерзости отлично и даже это оплавление не чувствуется той болью, которая заглушит хоть что-то. Пальцы судорожно цепляются за стену позади, безжалостно соскребая мох и кусочки отсыревшей штукатурки.
Не может быть!
«Третий раз за несколько дней, да ты издеваешься!»
Неверящий смешок срывается с покрасневших губ, и Джек упрямо мотает головой, не желая принимать факта, как этой встречи, так и того, что мысленно уже обращается к этому чертовому незнакомцу.
Просто великолепно, и он окончательно, судя по всему, дошел до ручки.
— Черт! Черт! Блядство!.. — резкий удар приходится на всё ту же безвинную стену, да так, что шмат влажной, со мхом, извести падает на землю.
Всё наизнанку из-за этого ненормального. Нет, хуже! Джек бессильно тихо рычит и не знает, что теперь делать, а его последняя мысль, когда встретился вновь с ним взглядом, была как спусковой механизм. Чертов курок, на который он сам и нажал.
«И облажался ты, Джек Фрост, кое-кто уже умудрился тебя спасти, хочешь ты того или нет.»
— Это была случайность! Это была случайность! Всего лишь долбанная твою мать, случайность! — он повторяет это как мантру и пытается вдолбить в «оживший», к сожалению, мозг. Ехидно в подсознании хихикает внутренний голос, а мальчишка думает, что неплохо бы сигарету и… Твою ж мать, даже спокойно уйти в посмертие не дадут!
Он обессилено переводит взгляд на тот квартал, через просвет темных общежитий, где начинается А7 и, кляня на чем свет стоит этого недоделанного психа, которого и спасителем язык не поворачивается назвать, разворачивается в обратном направлении, и уходит медленным шагом в сторону Кромки.
Через два часа начинается дождь, а беловолосый, добравшись до своего пристанища, вымотанный мыслями и своими остатками недоомертвевших эмоций засыпает под шум дождя. Впервые, отчего-то надолго и без крови в постоянных кошмарах. На смену липкому и ледяному кровавому болоту — приходит тьма, растекаясь повсюду и окутывая его матовой чернотой.
====== Глава VI ======
Город тоскливо отсвечивал неоном, всяким — желтым, фиолетовым, красным, синим, но по большей части зелёным. Разными оттенками мерзкой яркости и насыщенности зеленого. А из-за тумана, вызванного дождем, что так кстати двигался к центру, к высоким черным небоскребам, создавалась сюреалестичная картина умирающего в ядовитом, зеленом газе города.
Такого сгнившего и такого опустошенного.
И было бы просто охренительно, если б 604 город действительно потравился теми же, на блядство случая, едкими химикатами, которые тоннами производит каждый день. А люди бы умирали…
Превосходно — один за одним… Задыхаясь, харкаясь кровью и с животным страхом в покрасневших глазах пытаясь найти хоть одно место, где бы смогли вдохнуть чистый воздух…
На железные перила, что квадратом окружали крышу невысокого небоскреба, попали слишком громкие капли дождя, разбиваясь на микронных собратьев и отдаваясь противным звонким эхом по металлу — старому, липкому, местами ржавому.
Это отвлекало от созерцательной картины внизу. Там, где туман уплывал, еще было что разглядеть — узкие вереницы машин подсвечивающие желтым светом, встали одной некрасивой поломанной линией: очередная ночная авария, произошедшая на главной ветке магистрали, недалеко от А7, была несколько забавнее того, что находилось за его спиной.
Больше двенадцати машин всмятку, шестнадцать покорежены, и более полусотни получили, как минимум, вмятины и царапины.
Но вот людей больше… Пострадавших и погибших — гораздо больше.
Не пострадавшие, не дожидаясь хранителей порядка и карет скорой помощи, сами вытаскивали из-под груд, уже не подлежащего ремонту, железа покореженные трупы, которые разваливались у них на руках, и на асфальт потоком брызгало еще больше крови и густой бордовой смеси, что еще недавно представляла собой важные органы. А ливень всё размывал, словно в отместку за уничтоженную природу, силясь сделать всю магистраль красной рекой смерти, смешиваясь с густой жидкостью и давая людям больше повода для страха и тошнотворной паники. Темно-красная река стекала все дальше к югу, вниз по скату с дороги…
Она красиво поблескивала, даже с такой высоты, в желтом свете машинных фар…
Три капельки вновь ударили о железные перила, своим звуком опять побеспокоив его, и моментально, повинно разбиваясь в мелкие брызги. Он тихо цокнул. Позади же раздался душещипательный вой человека, ну, или отчасти когда-то принадлежавший человеку.
А дождь все усиливался, словно желая и порадовать картиной внизу и разозлить окончательно, отбивая непонятный ритм на железных полых перилах. Снизу вновь донеслись крики и маты, вой девчонок и женщин, порой даже мужчин, потерявших кого-то из близких, через квартал завыли сирены — двадцать минут после того, как случилась авария. И года, твою мать, не прошло.
Ничего не меняется в мутировавшем термитнике с давно подохшим духом. Жизнь окружающего социума, как запускная голограмма, мелькающая от помех белыми линиями — вроде и движется, и что-то делает, а все искусственное, давно уже сдохшее, разложившееся, сгнившее и заменившееся бездушной электроникой.
Человек позади заскулил, видимо силясь либо позвать на помощь, либо… позвать на помощь, перекричав дождь.
Он хмыкнул, медленно наблюдая за красно-синими вспышками сирен скорой. Поняв, что действия туповатых, как всегда, медиков могут затянуться, и зрелище утратит свою пугающую привлекательность, неохотно оттолкнулся от мокрого ограждения, наконец выпрямляясь и поворачиваясь к звавшему на помощь.
Звавший на помощь на неповинного узника походил слабо. Можно сказать совсем не подходил, и виной была даже не бандитская внешность с учетом бальзаковского возраста, да и не часть изъявленного холодного оружия, а скорее… Ожерелье. Светло-бежевое ожерелье на шее, постоянно мотающееся из-за попыток его владельца вырваться.
Ожерелье из костей — человеческих, отполированных, покрытых лаком, блестящих от отсвета того же ядовитого неона, в виде бусин. Каждая бусина — одна жизнь миловидной, двадцатилетней девушки, обязательно с черными волосами и ростом не ниже ста шестидесяти.
Тридцать восемь бусин.
Тридцать восемь бусин за три года «коллекционирования».
Холодный, циничный взгляд проходится по связанному и напуганному коллекционеру. Априори своей деятельности на протяжении нескольких лет, он не выглядит хладнокровным, последовательным и расчетливым нарциссом, как сказано в депортаменском профиле. Скорее дергающимся, до исступления или сказать лучше — истерики, перепуганным и даже, как-то по обидному, готовым признаться во всем и покаяться перед законом, и уже давно несуществующими богами.
Мужчина в длинном черном плаще недовольно хмыкает и переводит взгляд в сторону, который раз осматривая нехитрый механизм; на неистовый крик Кровавого Душителя он не обращает никакого внимания, позволяя тому сорвать себе голос и в конец разодрать из-за напряженности все связки в глотке.
Плевать, все равно вдоволь не поорать — скотч давно сделал свое дело.
Шум ливня глушит новые шаги к цели, капли упорно бьют по железному ограждению и мокрой крыше, содействуя в новом издевательстве над городом, а страх в глазах недоублюдка становится явственней — ярче, что с довольством наблюдает мужчина в черном, подобно хищнику приближаясь ближе. Сверкает молния, отражаясь яркой белой вспышкой в лезвии загнутого ножа, походящего больше на серп. Бусины уже не понадобятся доживающему последние минуты хозяину.
Холодная усмешка на тонких губах — последняя нужная капля страха для его сегодняшней жертвы. Выверенное движение острым ножом — механизм запущен.
Благосклонность чертовой погоды удивляет — крышу вновь освещает острая молния, словно в довершение ночной работы, четче показывая Кровавому, что его ждет через сорок восемь секунд.