Нет. Не стыдно. А совесть давно и навсегда выжжена. Глаза сверкнули решимостью и хладнокровием, мельком подмечая откинутого парнишку. Темноволосый, судя по росту и виду, ровесник все же теряет равновесие и падает к старому раскуроченному автомату, а для Фроста выиграно еще пол минуты, и он не задумываясь, что будет за поворотом, сворачивает, даже не обращая внимание на крики позади.
Скоро дыхалка его подведет, впереди старые заброшки и кварталы с давно изжившими свое приютами для бездомных, неизвестные петли, темнота улиц, а он задыхается. С разных сторон доносится ругань, вскрики и такое же загнанное дыхание как у него, и все, все твою мать, его или почти ровесники, мальчишки-беспризорники, наверняка с просрочкой ОЦР, иначе бы так не бежали. А патрули с завидным упорством и паскудством догоняют, словно нарочно загоняют в тупик, где они будут отрезаны, как от Кромки, так и от более оживленной части А7.
— Сука, они Ди5 перекрывают и Седьмую тоже! — рявк по левую сторону слышится отчетливо не только беловолосому, но и тем, кто бежит в десяти метров от него позади.
«Прекрасно! Просто замечательно!» — цедит мысленно парнишка, а новые выкрики доносятся с разных сторон:
— Что с Западной и магистралью?
— Аналогично, три патрульных ублюдка и там облаву… устроили…
— Да что за хрень?
Он по-умному не вякает, по-умному просто продолжает лететь вперед, едва ли разбирая черную от липкости и копоти дорогу, не обращая внимания на вспышки позади, и резво перескакивая через поваленные мусорные баки. Воздух надо экономить, ровно, как и силы, а бесполезные, ничего не дающие возгласы и крики не помогут. Никому.
Но даже без глупых, почти детских матов по правую сторону он понимает, что дело дрянь, хреновая такая дрянь, и что до этого, жизнь не ставила его в подобное, не загоняла в такой психологический, черт бы его дери, и фактический тупик. Хотя…
«С психологическим, ты сам себе помог, Фрост»
— Как нарочно сманивают!
— Райн, твою мать, не туда! Отсюда не прорваться, и на севере засада! — кричит подросток в ярко-красной толстовке более мелкому седоволосому пацаненку, — Куда?!
— На Кромку, через старые заброшки складов, помнишь? — рявкает в ответ малец, и Фрост на это ведет ухом, заслышав знакомое слово. Ему ведь может повезти, да?
— Нельзя, дебилы!.. — из ближайшего закоулка выскакивает новый тип, на вид парню больше девятнадцати и вид более матерый, он тоже запыхавшийся, злой и, с секунду отдышавшись, нагоняет остальных.
«Повезло, как утопленнику, угу…» — мрачно доканчивает про себя, и не сбавляет скорость бега.
Они, как дебильные марафонцы, почти в одну линию, уже бегут не оглядываясь и не препираясь, кто в чье личное пространство влез. Им не до этого. Лишь позади слышен вой и вдалеке остаточное эхо от стрельбы. Именно этот звук неплохо так мотивирует не останавливаться. И плевать на выгорающие легкие от запаха едкой химии… Темень и едва ли яркий магистральный неон от баннеров и щитов.
— Через пятнадцать метров, за старой клиникой, девятиэтажки, мелкие дворики, а дома… построены так, что патрули не проедут, планировка там десятилетней давности… Там проще скрыться и переждать! — на бегу выкрикивает недавно присоединившийся.
— Но они могут выйти и… и пойти искать!
— Да заебутся! Гоу, если выжить хотите. Двоих они уже положили. Одного при… мне. И да, ребятки, ошейничков не… будет. Только пули, только хард!..
«Что, маленький Оверланд, жить захотелось или это легкое приключение перед твоим окончательным уходом из жизни?» — смеется его внутренний голос, и Джек так некстати усмехается, почти улыбаясь.
Он сам не знает, какие эмоции и инстинкты сейчас им движут, что его так гонит вперед. Но он точно знает, что до этажки он доберется, он будет там, он переживет эту облаву, во что бы то ни стало. А потом будет думать, как ему по проще и живописнее подохнуть. Вот только, почему-то, мозг никак не хочет рассматривать такой подходящий и доступный вариант винтовки и ублюдских рож полицейских.
Сердце почти выпрыгивает из груди, грудную клетку и легкие сводит в болезненном спазме, когда он перепрыгивает через оградительный бордюр и оказывается на небольшой площадке, окруженный пяти и девятиэтажными домами. Дворик маленький, захламленный, раньше здесь велись забастовки и жили такие же нелегалы как они, только более отмороженные и вели борьбу с органами порядка, оттого и бордюры везде, чтоб тяжелые броневики не смогли проехать вплотную к домам, теперь же здесь гуляет только эхо, влажный, едкий ветер и пыль…
А еще они, что преодолев скорость пули, несутся к той самой заброшке, стоящей левее остальных, в глубине сектора. Взявший на себя инициативу — старший пацан, кричит что-то вроде рассредоточения по этажам, а беловолосый просто не слушает.
Он впервые благодарит неяркие уличные фонари, которые работают даже здесь и отсветы от недалеких магазинов, и центров быстрой покупки, ибо в незастекленные окна падает какой-никакой свет, и можно быстро подняться вверх по лестнице, не сломав себе что ни будь или не навернувшись, благо и лестница еще крепкая, и не рассыпается под ногами.
Шум, приглушенные маты, громкий топот стайки подростков по этажам, какие-то слова, разговоры, а у него уже не хватает сил и воздуха. На шестой этаж он заползает, в прямом смысле, кляня город и хранителей порядка на чем свет стоит, да заодно и себя, хватает ртом пыльный до невозможности воздух, и на несколько минут просто приваливается к коридорной ледяной стене.
Через какое-то время вымотанный парень начинает отрубаться от реальности, без шанса проигрывая свое сознание. В конце концов, организм дает сбой и он просто сидит, закрыв глаз и отдаленно только и может, что слышать как пробегают остальные по зданию, тихо переругиваются, матерятся, и начинают спорить об вылазке из этого недоделанного убежища ненормальных. Судя же по голосу, кажись старшего парня, что и указал сюда путь, облава будет проходить по всем районам и им лучше отсидеться подольше, ибо полицейский рейд заканчивается не раньше пяти часов утра.
«Заебись! А сейчас только десятый час вечера…» — последняя яркая фраза в голове медленно стихает — Джек просто вырубается, не в состоянии запустить вымотанный организм и уставший, от всего хаоса творившегося эту неделю, мозг. Он знает, что нельзя, знает, что должен быть на чеку, а с другой стороны, почему бы и нет?
«Смерть во сне не такая уж и плохая идея. Не так ли?»
— Да какой к фигам тебе Белый? Это был Серый, слышь, Серый Палач! Не разбираешься в серийниках так и нехрен спорить, дебила кусок! — ор возмущенного раздался слишком резко и громко, заставляя еще нескольких ребят проматерится и заорать в ответ, чтоб сидели тише.
— И это с учетом, что эти дебилы находятся на разных этажах. — презрительно фыркнул беловолосый, сидя на широком подоконнике и слыша гомон с пятого, шестого и седьмого этажей.
Он свесил ногу вниз, а другую поджал под себя, смотря вдаль и в кои-то веки наслаждаясь не таким едким ветром. Благо на шестом этаже и конкретно там, где он находился не было стекол, так что можно было спокойно сидеть со свешенными ногами и наблюдать за яркими вспышками-машинами, что не так далеко проносились по оживленной дороге. Дальше за магистралью начинается А9 и ближайшие Ди… Там, как рассказывалось недавно пацанами за стенкой, есть жизнь и подобие на приличие. Но только вот, Джек знает, что это всего лишь подобие, показушничество с пеленой для людей, словно всё под контролем, словно можно жить. Словно всё прекрасно и сладко-розово.
«Ну что ж за скотство за такое?!»
Он выдыхает, прикрывая на секунду глаза и прислоняясь затылком к холодной стене. Джек очнулся полчаса назад с болью в сердце и злобой на суку жизнь, а на его маленьком таймере уже было полдвенадцатого… Значит, сейчас уже полночь, сирены замолкли пару раз, но затем вновь врубались, и патрули, как и сказал тот пацан, даже и не собирались сворачиваться. А вывод один — куковать ему здесь почти до рассвета, и счастье, что сюда пока никто не сунулся, и ни одна машина даже близко в эту зону отчуждения не заехала. Может и пронесет.