Мила была шокирована. И ты, прошептала она, меня, приличную девушку, потащил в такую вонючую грязь, на первом же свидании? Вместо того, чтобы повести в ресторан или в кино, как все нормальные парни делают? Меня – нежную, чистую, светлую – в это говно?
Но ты ведь ничего не знала, возразил он. И потом, кино и ресторан – это уныло. А гонки – это, ну, как бы красиво и интересно. Независимо от того, есть у тебя рядом женский рот или нет его...
Они поругались. Насчет других ртов – сам думай, сказала она ему, а про мой – забудь. Навсегда.
Но он оказался благороднее, чем она думала. Он забыл не про нее, а про ночные гонки. Насовсем.
Глава 3 Fuck нулевые годы
В середине декабря двое мужчин ели мясо в ресторане «Гудман» на Земляном Валу. Оба ловко манипулировали ножами и вилками. Но если первый, облаченный в старый пиджак, ел спокойно, даже чрезмерно спокойно, методично отделяя слои жира и рассекая багровую плоть невинно убиенной коровы на аккуратные прямоугольные куски, то второй, одетый красиво и дорого, как бы в противовес респектабельной внешности жевал резко и жадно, иногда чавкал (впрочем, негромко) и, казалось, порывался отбросить глупые металлические приборы, схватить руками и вгрызться – не от голода, а просто от любви к процессу пожирания: разрывания зубами, разгрызания, измельчения и проглатывания.
Держались скромно, говорили тихо. Спорили о том, когда заканчиваются нулевые годы и начинаются десятые.
– В двухтысячном было так же, – сказал спокойный. – Одни говорили, что новый отсчет идет с двухтысячного, а другие – с две тыщи первого. И еще это слово все время, как его... миллионий...
– Миллениум, – подсказал второй с набитым ртом.
– Да. Точняк. Милиционериум.
Коротко рассмеялись. Второй дожевал последнее, беззвучно положил вилку и нож, одним концом салфетки промокнул губы, а другим – покатый лоб. Моргнул несколько раз.
– По идее, – сказал он, – счет начинается с нуля. Ноль, один, два, три – и так до девяти. Так что нулевые, братан, заканчиваются через две недели. И начинаются новые. Десятые.
– Я их и не заметил, – сказал спокойный. – Нулевых.
– А никто не заметил. Пролетели как один день.
– А я и девяностые не заметил.
– Потому что сидел. И в девяностые, и в нулевые.
Спокойный невесело усмехнулся.
– Ага. Типа того.
– Всё равно, – сказал второй, опять смаргивая, – в этом тоже есть свой смысл. Год, десять лет, потом сто лет... Людям удобнее отмерять круглым счетом.
– При Брежневе, помню, пятилетками отмеряли, – сказал спокойный.
– Да, – кивнул второй. – «Пятилетке качества – рабочую гарантию», – серьезно процитировал он. – Коммунисты были ребята ушлые. Знали, как народ запутать. А эти могут только сопли жевать. «Девяностые», «нулевые»... Казалось бы – какая разница? Ну – девяностые. Ну – нулевые. Дальше что? – Он взял бокал с вином, и запонка звякнула о стекло. – Нет, всем обязательно надо, чтоб девяностые – отдельно, нулевые – отдельно. Типа в девяностые были одни расклады, в нулевые – другие расклады, а сейчас начнутся десятые – там будут уже какие-то совсем особенные расклады... Будет чище, будет лучше, будет веселее... Психология, братан.
– Думаешь, будет лучше? – спросил спокойный с интересом и надеждой.
– Так же и будет, – твердо сказал второй и откинулся на спинку стула. – Как всегда. Человек живет в страхе. Это его основная идея. Он в страхе с первой секунды жизни. Как из матки вылезает. В утробе – ништяк: тепло, уютно. А снаружи – наоборот, непонятно, шумно... Холодно... Страшно! Так же и с этими нулевыми. Люди думают: «Вот, нулевые кое-как пережили, вроде целы, вроде продержались, могли бы жить и получше, но ничего, вот кончатся нулевые, настанут десятые – и всё будет хорошо»... Самообман. Борьба со страхом.