Когда очередная выработка была собрана, охранник с сумкой исчезал куда-то.
Олег не знал, сколько это длилось. Связующая нить дней не порвалась, но перекрутилась, став клубком неряшливых прядей, спутанной бахромой, пропитавшейся белой дурманной пылью. Заунывное пение ежедневной вечерней службы, которую отправлял кто-нибудь из охраны, не помогала восстановить связь времен.
Они почти не ели - не хотелось, - спали на ветоши под стенами, пили воду, которую охранники приносили в двух ржавых бидонах. Иногда какой-нибудь работник не просыпался, а иногда вскакивал из-за стола, вопя и размахивая руками, - таких пристреливали. После этого обычно появлялись новые лица. Олег всякий раз удивлялся, из какого именно угла лаборатории, через какую дверь приводят жертв. Да и сами охранники - как-то ведь они просачивались в помещение, куда-то девали сумки с красными буквами 'ADIDAS', откуда-то брали воду и еду: Единственное, что приходило в голову, - путь лежит через старый вагон метро в дальнем конце лаборатории, куда не пускали никого из работников.
В одну из смен возле бывшего курьера оказался длинноволосый старикан с крупным носом и высоким лбом. В морщинах его - впрочем, как и на лицах всех остальных работников, - залегла белая пыль.
- Долго здесь, дружище? - прошептал сосед.
Олег попытался вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как двое схватили его в переулке под дверями склада, но не вспомнил.
- А вы сколько? - тихо произнес он.
- Я, конечно, точные сроки назвать не могу, но, по моим подсчетам, около двух веков.
- Не может быть! - удивился Олег
- Почему же?
- Ну: люди столько не живут.
- Это они в обычных обстоятельствах столько не живут. А здесь: - собеседник втянул носом мельчайшую пыль, и ноздри его, с торчащими из них кустиками седых, будто покрытых инеем волос, шумно раздулись. - А здесь, вы же видите, все насквозь пропиталось. Эти вещества, дружочек, - их действие так ведь до сих пор и не исследовано. Лири пытался, так его американцы тут же ать! - и в тюрьму. Да и другие, кто хотел: Не-ет, и не убеждайте меня: влияние данной категории субстанций изучены человеческой наукой еще хуже, чем, к примеру, мутационные изменения под воздействием малых доз радиации. Вас как величать, молодой человек?
Бывший курьер, за это время уже трижды забывавший свое имя и с большим трудом, с напряжением всех ментальных сил, вспоминавший его, поспешил представиться:
- Олег я. - И добавил, просительно покосившись на старика: - Вы запомните, да? А то я: Ну, в общем, если я попрошу, так вы мне потом скажите: Олег. Олег, хорошо? А вы?..
- Чайковский, - представился собеседник.
Он поведал, что служил настройщиком роялей, а еще - 'Зачем скрывать, еще и, можно сказать, композитором был: пописывал, да, и небезуспешно'. Впрочем, старикан предпочитал не рассказывать о себе ('Жизнь моя, дружочек, не изобиловала яркими событиями, поведать-то и не о чем особо - родился, учился, так и не женился: Старый холостяк одинокий, что тут занимательного?'), - больше расспрашивал Олега. А тот, обрадованный, что может вложить в чье-то сознание память о своей жизни, что теперь есть у кого спросить, кто он, кем работал, как его зовут, уточнить подробности биографии, если, овеваемые смерчами белой пыли, они сотрутся из собственной памяти, как узоры на песке под порывами суховея, - обрадованный этим, вывалил на старика все, что помнил о себе, от детского сада до работы курьером.
Как-то Чайковский сказал, с трудом попадая ложечкой в пакетик:
- Знаете, я однажды подслушал разговор охранников и понял, что подобных лабораторий несколько, и все они конкурируют друг с другом.
- Что вы говорите? - слабо удивился Олег, кладя очередной наполненный пакет слева от себя и зачерпывая из желоба. - Как конкурируют?
- Этого не ведаю, хотя часть лабораторий содержат даже инородцы, или люди иного вероисповедания, или, что совсем уж ни в какие рамки, - женщины. Некоторые, как я слышал, проводят чудовищные опыты, испытывая свои зелья на безвинных животных. И еще я вам скажу, что - хотя тут вы, конечно, вольны не поверить мне, - скажу, что даже видел кое-кого из этих, чужих, и знаю, что единственный путь из лаборатории лежит через облако.
- Облако? - переспросил Олег. - Какое облако? Я все пытаюсь высмотреть: как они новеньких приводят? И сами куда уходят? Ведь не могут они здесь постоянно: И никогда ничего не замечал! Как такое может быть, ведь должен же проход быть?
- В том-то и дело! - со значением произнес Чайковский. - Нет прохода. Облако! Оно окутывает, смею утверждать, весь наш мир, незримое для нас: а вернее, зрим-то мы только его и полагаем, что оно - весь мир и есть. Постигаете?
Нет, Олег не постигал, да и времени на раздумья в тот момент у него не осталось. Сквозь бетонную стену проникло приглушенное громыхание, закачались лампы под высоким потолком, зашатались тени, всклубилась белая пыль. Позади бывшего курьера что-то неразборчиво выкрикнул охранник-здоровяк - и сразу другие забегали, лязгая оружием, заскрипели табуреты, кто-то рявкающим голосом принялся отдавать приказы. Работников пинками отогнали под стену, бугай-охранник, присев и удерживая автомат в полуметре над полом, так, что ствол обратился параллельно оному, хриплым басом объявил:
- Всем лечь, кто бошку поднимет - отстрелю на хрен!
Все, натурально, легли, и голов никто не поднимал. Олег с Чайковским оказались рядом, бывший курьер - у самой стены, под драной мешковиной, а старик - справа от него, под ватником.
Грохот больше не звучал, суета постепенно начала стихать. Спустя непродолжительное время, когда все вокруг уже спали, да и Олег поначалу медленно, но с каждым мгновением все более стремительно скользил по белоснежной горке, состоящей из теплого крупнозернистого льда, навстречу клубящемуся облаком мелкой пыли мутному забытью, - спустя этот неопределенный промежуток времени между отходом ко сну и тем мгновением, когда сон наконец наступал, рука Чайковского проникла под мешковину, и тонкие, но сильные пальцы цепко сжали запястье Олега.
- Что? - спросил тот, с трудом разлепляя словно залитые мучным клеем веки.
- Завтра у меня юбилей, - негромко произнес Чайковский. - Завтра будет триста лет, как я нахожусь здесь. В связи с этим, дружище, в связи с этим не желаете ли вы сделать мне подарок, отдавшись:
- Что вы говорите? - вскинулся Олег, приподнимаясь и пытаясь сбросить руку старика, сжимающего его уже за локоть.
- Так что же: - начал было Чайковский, но тут пронзительная автоматная очередь забилась между бетонных стен. Охранники завопили. Закачались, поскрипывая, лампы; густые тени, будто падающие под ударом биты городки просыпались, беззвучно стуча, по всей лаборатории, и Олег увидел, как из-за вагона в другом конце помещения выскочило несколько фигур.