— Расскажите свою историю, — присела я в кресло напротив, включив профессионала.
Мужчина начал рассказывать с того, что отец бросил их с матерью ради красивой любовницы…Старо как мир, вот только когда он говорил, я невольно поежилась — как-то очень не комфортно стало от его пристального взгляда. Мое тело прямо вопило об исходящей от этого мужчины опасности. Хоть полицию вызывай! Я рефлекторно потерла грудь. В ней что-то защемило от напряжения. Когда он замолчал, я озвучила вопрос, задаваемый всеми психологами:
— Чем я могу быть вам полезна?
И в следующий момент какая-то жуткая гримаса исказила его лицо:
—Тварь! С помощью таких, как ты, я мщу!
—Простите, что? — не поверила я своим ушам. Мать честная! Неужели я на маньяка напоролась?
Клиент мой психанутый подскочил, как в попу ужаленный. Бросившись ко мне с визгом, схватил мою тушку в охапку. В два прыжка преодолел путь на балкон и швырнул меня вниз, крича:
— Вы все с той стервой на одно лицооо!
У меня было несколько секунд, пока я, как лебедь белая, вошедшая в штопор, пролетала мимо стеклянных стен, за которыми стояли украшенные игрушками елки. Я даже выругаться не могла — ветер залетал в рот и раздувал щеки. В этот момент я могла только мысленно молиться:
— Господи, не хочу! Ну дай мне еще шанс! Крохотный! Ну, пожаалуйста!
И, ударившись о чье-то окно, я даже успела увидеть изумленное мужское лицо. Интересно, я хоть не сильно страшно в этот момент выглядела?
Другой мир.
В следующий момент меня хлестали по щекам.
Когда я снова смогла приоткрыть глаза, мне показалось, что к векам прицепили десятикилограммовые гири. Сквозь маленькую щелку я увидела малиновый балдахин с расплывающимися по нему золотыми узорами.
— Откуда в больнице малиновый балдахин? Или я где-то еще? — зависла в голове тягучая мысль, и в следующую секунду я вспомнила и красное бархатное платье.
—Что происходит? Где я?
— Я притянула тебя из другого мира. Я — душа этого тела. Я не справилась. Я не могу, я хочу уйти. Я устала, а у тебя получится. — Раздался в голове грустный девичий голосок.
—Эй, подожди! Стоп. Послушай, я же здесь ничего не знаю!
— Прости. У тебя останется часть моих воспоминаний.
И девочка исчезла, ушла.
А меня накрыло обрывками воспоминаний семнадцатилетней Никафондоры О’ Лог. Вот, мать честная, дал же Бог имечко! Настолько кратких флэшбэков, что они были больше похожи на сводку боев: «Родился, переехал, сражался, убежал, плакал».
Это что получается? Я попала в чужое тело в другой мир? А мое? И сама ответила: а моё разбилось в лепёшку там, в другой жизни, после того как меня скинул с балкона тот псих. Похоже, у кого-то на небесах на меня оказались другие планы.
Я снова открыла глаза. Теперь у меня это получилось лучше, и я долго пробовала сфокусировать взгляд на золотой вязи балдахина. Когда это удалось, скосила глаза в сторону и, чуть повернув голову, увидела дремавшую на стуле служанку – молодую деваху лет двадцати трех, крепко сбитую темноволосую девушку в сером платье. Крупные черты лица не портили ее, а наоборот, приковывали внимание. Как там, бишь, ее зовут-то?
— Кира, — из моего горла вырвалось сдавленное шипение.
Все болело: и горло, и грудь, и живот. Память милостиво подсказала, что эта малолетняя дурында, бывшая владелица тела, нажралась крысиного яда, и если бы меня не стало так полоскать, второго шанса выжить мне не грозило.
Служанка подскочила и ,по-дурацки хлопая со сна круглыми глазами, уставилась на меня, видимо соображая, не послышалось ли ей.
— Пить, — прохрипела я.
— Ох ты ж! Госпожа очнулась, а я уж думала, всё — отправится Кира обратно в деревню детишек братовьев нянчить. Уже и вещички стала собирать в узелок,- суетливо забормотала девушка, подскакивая с чашкой воды. Придержала голову и помогла выпить глоток.
Живительная влага холодком проскользнула в горло и опустилась в ноющий от боли желудок. Я откинулась на подушку, прислушиваясь к ощущениям. Полегчало. Сделала еще глоток.
— Помоги приподняться.
Кира потянула меня за плечи и подложила под спину пуховую подушку.
Кровать была огромная, два на два точно, с высокой мягкой периной, обтекающей мои бока. Я чувствовала себя утонувшей в этом скопище не особо свежих сероватых простыней и тяжелом одеяле в кружевном пододеяльнике, грубо заштопанном на самом видном месте.