В дощатом щите, что перекрывал портал, была прорезана дверь. Сейчас её запирал висячий замок в ржавых петлях.
– И где взять ключ? – обескураженно спросил Валерий.
– Щас принесу, – сердито буркнул Гугер и ушёл обратно.
– Лурия говорил, что здание не подлежит ремонту, – Валерий оглядывал колокольню, уходившую в ядовито-сиреневое небо, как баллистическая ракета. – Фундамент просел, стены треснули… Жаль.
– А чего жаль? – пожал плечами Кирилл.
– Ну, просто могли бы восстановить храм – и деревня бы ожила.
– Как?
Гугер вернулся с молотком и гвоздодёром. Он без колебаний подцепил одну из петель замка и со скрипом выдернул её.
– Взлом, – сказал Кирилл.
– Уже вертушка со спецназом летит, – проворчал Гугер.
Он распахнул дверь и перешагнул порог.
– Понимаешь, начались бы службы, люди бы вспомнили божьи заповеди, – назидательно продолжил Валерий, не двигаясь с места. – А там и себя просто в порядок бы привели, хозяйство бы наладили.
Кирилл оглянулся на перелесок с кладбищем, за которым скрывалась деревня Калитино. Ага. Колосятся золотые нивы, тучные стада пасутся на лугах, над которыми плывёт нежный колокольный перезвон. А вечерами в храм идут усталые жнецы и румяные босоногие селянки, что уже напоили бурёнушек медовыми росами.
– А ты бы в это время играл на рынке «Форекс» и смотрел 3D-блокбастеры, – сказал Кирилл Валерию. – Каждому по способностям.
Валерий молча пошёл за Гугером. Кирилл – за Валерием.
В церкви было темно, просторно и мусорно. На полу громоздились груды кирпичей, досок и арматуры. Потолка не было, вместо него где-то высоко сияла дырами ветхая кровля. От стены к стене над головами протянулись грубо врезанные швеллеры. Из щелей заколоченных окон бил красный закатный свет и прозрачными плоскостями резал объём помещения на ломти. В этих плоскостях, как в стёклах, заклубилась пыль, поднятая Гугером.
– Вот она, икона, – Гугер глядел на простенок между окнами.
Валерий и Кирилл подошли.
Псоглавец был изображён в полный рост. Он стоял на голубом фоне в синем одеянии и в чёрных сапогах, по голенищам которых были повязаны какие-то платки. Грудь и живот Псоглавца закрывал панцирь. В правой руке, слегка опущенной, Псоглавец держал хрупкий на вид крест с тремя перекладинами – маленькой, большой и косой. В левой руке, поднятой, у Псоглавца было тонкое и длинное копьё. С плеч Псоглавца складками свисал алый плащ, застёгнутый на горле.
Хотя главное, конечно, – голова. Тёмно-рыжая, шерстяная, с острыми звериными ушами. Впрочем, Кирилл не назвал бы эту голову собачьей. Тут была какая-то помесь муравьеда со щукой – наивная, нелепая и потому особенно правдоподобная. Думалось: художнику не сложно ведь нарисовать собаку, но если здесь – что-то другое, значит, автор не механически поставил пёсью башку на человеческие плечи, а срисовал это чудище с натуры. Выходит, оно существует в реальности. И золотой нимб казался каким-то воротником-жабо у средневекового барона оборотней.
– Оборотень, – убеждённо сказал Кирилл.
– Анубис, – снисходительно поправил Валерий.
– Гнолл, – хмыкнул Гугер.
Псоглавец опустил длинную, хищную, острую морду и со стены тихо смотрел на людей. Кириллу почудилось, что маленький глаз Псоглавца хранит в себе багровую искорку заката.
– Какую только хрень не нарисуют, – Гугер вставил в рот сигарету и закурил, разрушая гипнотическое оцепенение. – Везде вон нормальные апостолы. Обычные дядьки с обычными черепухами. Нафига этого гнолла намалевали? Ему ещё секиры не хватает. В натуре будет монстрюк типа из «Варкрафта».
Валерий протянул руку и указал на подпись под ногами Псоглавца: «Св. Христофоръ».
– Собачья голова святого – наследие языческих культов, – пояснил Валерий. – Отголосок тотемизма.
– Что такое тотемизм? – тотчас спросил Гугер.
– Почитание животных. Когда какое-нибудь животное объявляют священным, потому что оно покровитель племени. Или прародитель людей. Или после смерти души вселяются в этих животных.
– Как коровы в Индии, – вспомнил Кирилл.
– В образе Псоглавца крещёные язычники просто продолжали почитать своих богов-зверей.
– А какие тут язычники? – не понял Кирилл. – Тут давно уж одни крещёные, фреска – девятнадцатый век.
– Фреске сто пятьдесят лет, а почитание Псоглавца очень древнее. С тех времён, когда христиане крестили язычников.
– А-а…
– Церковь догадалась, что Псоглавец – языческое божество, и при Петре Первом запретила изображение святого Христофора с собачьей головой. Его можно было рисовать только с человеческой. А почти все иконы и фрески или уничтожили, или перерисовали.