Так же бесхитростна и так же сильна по своей простоте речь беспартийного крестьянина Семенова (Подольской губ., депутат от крестьян):
«... Горькая беда заключается именно в тех интересах крестьян, которые страждут целый век без земли. Двести лет они ждут, не упадет ли с неба для них добро, но оно не падает. Добро находится у господ крупных землевладельцев, которые с нашими дедами и отцами достали эту землю, между тем как земля есть божья, а не помещичья... Я прекрасно понимаю, что земля принадлежит всему трудовому народу, который на ней трудится... Депутат Пуришкевич говорит: «Революция, караул», что такое? Да если у них землю отнять принудительным отчуждением, то они будут революцией, а не мы, мы все будем борцами, любезными людьми... А что у нас есть 150 десятин, как у священника? а в монастырях? а в церквах? на что она им? Нет, господа, довольно собирать сокровища да хранить по карманам, надо жить по существу. Страна разберется, господа, я понимаю все прекрасно, мы честные граждане, мы политикой не занимаемся, как говорил один из предшествовавших ораторов... Они (помещики) только ходят да пузо себе по-нажирали с нашей крови, с наших
При определении принадлежности депутатов второй Думы к той или иной фракции или партии мы пользовались официальным изданием самой Гос. думы: список депутатов по партиям и группам. Некоторые депутаты переходили из одной партии в другую, но, по газетным известиям, учет этих переходов невозможен. Притом, пользоваться разными источниками по этому вопросу значило бы внести только путаницу.
АГРАРНАЯ ПРОГРАММА С.-Д. В ПЕРВОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 365
соков. Мы вспомним, мы их не будем так обижать, мы и им земли дадим. Если посчитать, то у нас придется на каждый двор 16 десятин, а гг. крупным землевладельцам еще останется по 50 десятин... Тысячи, миллионы народа страдают, а господа пиршествуют... А как военная служба, мы знаем: захворал — «у него земля есть на родине». Да где же его родина? Да родины совсем нет. Родина есть только, что он по спискам стоит, где он родился, и записано, какой он религии, а земли у него нет. Теперь я говорю: меня народ просил, чтобы церковные, монастырские, казенные, удельные и принудительно отчужденные помещичьи земли передать в руки трудового народа, который на ней будет трудиться; и на места передать: там они разберутся. Я вам скажу, что народ меня послал, чтобы требовать земли и воли и полной гражданской свободы; и мы будем жить и не будем показывать, что те барины, а те крестьяне, а будем все люди и будем каждый на своем месте барином» (1930—1934).
Когда читаешь такую речь «не занимающегося политикой» крестьянина, то до осязательности ясно становится, что осуществление не только столыпинской, но и кадетской аграрной программы требует десятилетий систематического насилия над крестьянской массой, систематического избиения, истребления пытками, тюрьмой и ссылкой всех думающих и пытающихся свободно действовать крестьян. Столыпин это понимает и сообразно с этим действует. Кадеты этого частью не понимают, по свойственному либеральным чиновникам и профессорам тупоумию, частью лицемерно скрывают, «стыдливо умалчивают», — как о военных экзекуциях 1861 и следующих годов. Если же это систематическое и ни перед чем не останавливающееся насилие сорвется о какие-нибудь внутренние или внешние препятствия, то беспартийный честный крестьянин, «не занимающийся политикой», создаст из России крестьянскую республику.
Крестьянин Мороз в коротенькой речи просто заявил: «Нужно земли отобрать от священников и помещиков» (1955), и затем сослался на Евангелие (не первый уже раз в истории буржуазные революционеры черпают свои лозунги из Евангелия)... «Как не принесешь священнику хлеба и полштофа водки, он и крестить ребенка не будет... Они еще говорят о святом Евангелии и читают: «просите и дастся вам, стучите и
366 В. И. ЛЕНИН
отверзется». Мы просим, просим, а нам не дают, и стучим — не дают; что же, придется двери ломать и отбирать? Господа, не допустите двери ломать, отдайте добровольно, и тогда будет воля, свобода, и вам будет хорошо и нам» (1955).
Вот беспартийный крестьянин Афанасьев, который оценивает казачью «муниципализацию» не с точки зрения казака, а с точки зрения «почти пришельца». «Я должен, господа, первым долгом сказать, что я — представитель от крестьянства Донской области, которого там более 1 000 000 и от которого я попал сюда только один; это уже дает знать, что мы там почти пришельцы... Меня до бесконечности удивляет: неужели Петербург кормит деревню? Нет, напротив. Я когда-то служил в Петербурге 20 с прибавкою лет, и я тогда уже замечал, что не Петербург деревню, а деревня Петербург кормит. Так и в настоящее время я замечаю. Все эти прекраснейшие архитектуры, все эти возведения, постройки, все эти прекрасные, прелестные дома, все это воздвигается теми же крестьянами, как и 25 лет тому назад воздвигались... Пуришкевич привел пример, что у казака более 20 десятин земли имеется, и он тоже голодает... Почему же он не сказал, где эта земля? Есть земля, есть и в России земля, да кто ею владеет? Если он знал, что там столько земли, и не сказал, следовательно, он несправедливый человек, а если он не знал, так не надо было и начинать об этом говорить. А если, в самом деле, быть может, он не знал, так прошу, господа, позвольте ему сказать, где эта земля, и сколько ее, и кто ею владеет. Если ее пересчитать, то окажется, что в области Войска Донского под частным коннозаводством числится 753 546 дес. Теперь я еще упомяну о калмыцком коннозаводстве, о так называемых кочевьях. Там находится всего вообще 165 708 дес. Потом во временном арендовании содержится богатыми людьми 1 055 919 дес. Все эти земли находятся в руках людей — не тех людей, которых пересчитывал Пуришкевич, а у кулаков, богачей, которые давят нас; получают скотину — половину с нас дерут, да один рубль за десятину, да цел-
АГРАРНАЯ ПРОГРАММА С.-Д. В ПЕРВОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 367
ковый за то животное, на котором мы пашем, а между тем нам надо своих детей кормить да казачек и казачат. Вот поэтому у нас и голод оказывается». И оратор рассказывает, что по 2700 дес. получают арендаторы за поставку 8 лошадей «под кавалерию»; крестьяне могли бы больше поставлять. «Я расскажу вам, что я хотел убедить наше правительство, что оно жестоко ошибается, не делая этого. Я писал в редакцию «Сельского Вестника», чтобы они отпечатали. Мне ответили, что не наше дело правительство учить». Таким образом, на «муниципализованной» земле, отданной в собственность области, «центральное недемократическое правительство» создает de facto новых помещиков: муниципализация, как открыл Плеханов, есть гарантия от реставрации...
«Правительство нам открыло широкие двери чрез Крестьянский банк приобретать земли, — это тот хомут, что в 1861 г. был надет. Оно нас хочет переселить в сибирские пределы. ... не лучше ли сделать так: вывезти туда этого человека, который имеет тысячи десятин, от которого остается земля, и на это сколько будут сыты (а п л о д и с м е н т ы слева; голоса справа: «старо, старо»)... В японскую войну я вел своих мобилизованных солдат через те земли (помещичьи), о которых я здесь упоминал. Нам пришлось до сборного пункта более 2 суток ехать. Солдаты меня спрашивают: «куда ты нас ведешь?» Я говорю: «под Японию». — «Что делать?» — «Защищать родину». Я сам, как военный человек, чувствовал, что нужно защищать родину. Солдаты мне говорят: «какая же это родина — земли Лисецких, Без-уловых, Подкопайловых? Где же тут наше? Нашего ничего нет». Они мне говорили то, чего я третий год не могу стереть со своего сердца... Следовательно, господа, ... я должен в общей сложности сказать, что во всех тех правах, которые в нашей России существуют, начиная от князей и идя по дворянам, казакам, мещанам и не упоминая слова крестьянин, все должны быть русскими гражданами и пользоваться землей — все те, кто на ней трудится, прикладает к ней свой труд, лелеет и любит ее. Трудись, потей и пользуйся ею. Но если не хочешь на ней жить, не хочешь на ней трудиться, не хочешь прикладать к ней свой труд, то не имеешь права ею и пользоваться» (1974) (26 заседание, 12. IV. 1907).