Лев Толстой.
12/24 марта 1895.
Печатается по листу 190 копировальной книги.
Карл Грунский (р. 1871) — немецкий журналист и музыковед, отчасти разделявший взгляды Толстого.
Ответ на письмо Грунского от 8 марта н. ст. 1895 г., в котором он просил Толстого прислать ему гектографированный оттиск его «Письма к Николаю II» для напечатания в своем журнале. Текст написан по-русски.
1 Речь идет об «Открытом письме к Николаю II», изданном на гектографе первоначально в Петербурге и распространенном в то время в Москве, Харькове и других городах. Оно было после перепечатано за границей в Лондоне в сборнике «Первый год Николая II», изд. общества «Народное право», 1896, а также в № 16 «Летучих листков», «Фонда вольной русской прессы». См. Вл. Бурцев, «За сто лет», ч. II, Лондон, изд. «Фонда вольной русской прессы», 1897, стр. 145.
2 Журнал Грунского «Neues Leben» («Новая жизнь») выходил в Штутгарте в течение 1895 г. В яснополянской библиотеке сохранились №№ 2, 3, 4 и 7, из которых № 4 посвящен Толстому.
* 50. Д. А. Хилкову.
1895 г. Марта 12. Москва.
Дорогой друг Дмитрий Александрович, мне очень грустно, что давно не получал от вас прямых сведений, т. е. писем.1 Мне всё казалось, что письмо за вами. Правда, что считаться глупо, но я и не считался, но надеялся. Нынче прочел ваше письмо Ив[ану] Мих[айловичу]2, и вот захотелось написать вам. У нас, вы, может быть, слышали, умер в два дня от скарлатины меньшой 7-летний, особенно милый, нежный, любовный мальчик. Смерть, как всякая смерть, особенно милого, чистого ребенка, очень приближает к богу и возвышает и делает любовнее жизнь остающихся. Это случилось и в нашей семье, но у жены, несмотря на то, что очень религиозно приняла эту смерть, она вызывает в ней неудержимую боль, и она очень страдает. И ее страдания более всего заставляют страдать и меня. Но искренно могу сказать, что всё это хорошо и для умершего, и для нее, и для меня. — Это произошло недавно — 2 недели, и до сих пор я почти только то и делаю, что слежу за женой и стараюсь помочь ей. — Как бы много легче ей было, если бы была нужда.
Вы пишете, что гонения продолжаются и принимают самые безобразные формы. Я знаю это и по тому, что делается здесь. Я нынче еще получил письмо коллективное3 о том, чтобы я, как Тург[енев] о крепостном праве, писал бы о гонениях за веру. Но во-1-х, нельзя это заказывать, а во-2-х, мне всегда кажется, что об этом просить и этого достигать какими-либо внешними мерами нельзя. Надо терпеть и крепнуть и больше ничего. Мне только всегда больно высказывать это, когда я сижу спокойно, виновный более других, с точки зрения властей, а другие страдают. Я смутно надеялся, что Ц[арство] б[ожие], потом письмо мое о ваших детях,4 потом Тулон5 заставят их взяться за меня, но всё напрасно. Видно, бог не cчитает меня достойным этого. Иногда хочется нарочно вызвать чем-нибудь гонение, но чувствую, что это дурно. Так, недавно, я совсем было хотел написать письмо Ник[олаю] по случаю его речи земствам, но почувствовал, что руководило мною не доброе чувство, а, с одной стороны, раздражение, а с другой, желание вызвать на гонение, — и оставил... Может быть, так и не нужно, а может быть, придет случай и время, когда потребуется.6 Жду указания бога и совести. Были в Петербурге, вы, мож[ет] б[ыть], слышали, квакеры, — два. Один из них, Brooks, приезжал в Москву, и я виделся с ним. Он читал мне записку, кот[орую] они послали царю, уговаривая его прекратить гонения и дать свободу совести. Записка с обычной формальной риторикой. Царь выслушал их и ничего не сказал им — ровно ничего.7 — Ждать сверху какого-либо изменения и улучшения никак нельзя и не могу отделаться от той мысли, что оно и не нужно. Всё в нас самих, и мы свободны, если только живем истинной жизнью. —
Про Кл[опского]8 не будем писать. Мое впечатление то, что он не агент, а только путаный человек и такой, с кот[орым] желательно иметь как можно меньше дела до тех пор, пока ему не нужна помощь. Решать же этот вопрос не нахожу нужным.
Напишите, пожалуйста, про себя: и про физическую свою и духовную жизнь.
Я последнее время, недели две, ничего не пишу. Хочется кончить катехизис,9 но чем дальше я вникаю в него, тем хочется короче, яснее и общедоступнее и бесспорнее. А это очень трудно, и боюсь, что я взялся за сверхсильное дело. Хочется тоже кончить некот[орые] начатые художествен[ные] работы. Все они мне кажутся нужными. Нынче только перечислил их. И оказывается целых 9.10 Очевидно, что я их никогда не кончу. Еще занимает меня последнее время то, чтобы составить программу изданий, как мы называем: международного Посредника.11 Издавать в Швейцарии, в одном формате, под одним заглавием, книги и брошюры на 4-х языках, русском, немец[ком], франц[узском], англ[ийском], самым дешевым образом, 1) разъясняющие смысл жизни, 2) указывающие на несоответствие форм жизни с ее смыслом и 3) средства установления этого соответствия, не революционным и не государственным путем, а изменением своей жизни каждым отдельным человеком. — Побуждает меня к этому то, главное, что в последнее время, к великой радости моей, не только в России, но с разных сторон в Европе зарождаются группы людей, совершенно согласных с нашими взглядами и между собой, хотя все смотрят на вещи с особенной, своей стороны. Таковы в Англии Kenworthy и Morrison и их кружок, в Будапеште Шмит и союз религии духа, в Штутгарте Грунский, в Финляндии Järnefelt, в Венгрии кружок врачей — Маковицкий, бывший у нас, и Шкарван, на днях отказавшийся от военной службы и посаженный за то в сумасшедший дом. — Что вы думаете о таком издании? Что вы вообще думаете? Мне недостает общения с вами. Передайте мой привет Ц[ецилии] В[ладимировне].12 Что она? Тоже очень хочется знать про ее душевн[ое] состояние и образ жизни. Прощайте пока.