Yours truly Leo Tolstoy.
23 апреля 1898.
Дорогой Кросби,
Я думаю, что Джонс совершенно правильно поступил, отказавшись помочь в принуждении, которое было нужно для общего блага. (Принуждение и всякого рода насилия всегда необходимы для общего блага.) Сказать, что он поступил правильно, неточное выражение. Я думаю, что он поступил так потому, что не мог поступить иначе. Истинному христианину применять принуждение физическое невозможно. И эта невозможность определяет положение, которое такой человек может занимать в обществе. Поэтому я думаю, что христианину нет необходимости отказываться от того положения, которое он занимает, ввиду несовместимости этого положения с его верой; он должен действовать в том положении, в котором его застало христианское просветление — будь то положение императора, палача, президента, шпиона, священника, солдата, судьи, — должен действовать так, как указывает ему его совесть, и тогда последствия будут таковы, какими они должны быть: он будет лишен занимаемого им положения, и это будет для него наилучшим. Вот что я думаю о затруднении, в котором находится г. Джонс.
Для меня является великой радостью сознание, что есть такие люди, как г. Джонс, которые исповедуют христианское учение не только на словах, но и на деле. Передайте ему, пожалуйста, мою любовь и уважение.
В каком жалком состоянии джингоистического гипноза находится сейчас ваш народ.1 Оно ужасно, но в этом для меня нет ничего ни неожиданного, ни нового. Патриотизм, — это ужасное зло и суеверие, которое называется добродетелью и которое так сильно, к сожалению, в Америке,— не мог создать ничего другого. Не собирают с терновника виноград... так и патриотизм рождает только ложь, насилие и убийство. Единственным огорчением моей старости является то, что мне не удалось сообщить моим братьям ту истину, которую я воспринял с такою же ясностью, с какою воспринимаю солнечный свет, а именно, что патриотизм должен приводить ко лжи, насилию, убийству и утрате не только материального благосостояния, но и к огромному моральному извращению. Я еще не отчаиваюсь и теперь опять пишу статью на ту же тему, озаглавленную: «Carthago delenda est»2; я буду говорить и писать на эту тему до последнего вздоха, так как думаю, что патриотизм одно из ужаснейших заблуждений и зол всего мира.
Искренне ваш Лев Толстой.
Печатается по листу копировальной книги. Дата копии нового стиля. 23 апреля старого стиля является датой окончания статьи «Carthago delenda est»).
Эрнест Говард Кросби (Ernest Howard Crosby, 1856—1906) — американский писатель, сочувствовавший взглядам Толстого. См. т. 70.
Ответ на письмо Кросби от 19 марта нов. ст., в котором Кросби писал о мэре города Толедо (штат Огайо) Самуиле Джонсе (см. о нем в т. 72, стр. 25), который отказывался применить насилие при проведении закона, «требующего закрытия питейных заведений в воскресные дни». Кросби просил написать Джонсу «по вопросу распространения трезвости при помощи насилия и о фальшивом положении христианина, стоящего во главе полиции». К своему письму Кросби прилагал письмо Джонса к нему от 15 марта нов. ст. по этому вопросу, в котором Джонс писал: «Я начинаю чувствовать, что реформаторство в капиталистических поселениях почти бесполезно. У меня нет готовой программы для будущего, но я стараюсь ото дня ко дню поступать так хорошо, как могу».
1 Толстой имеет в виду испано-американскую войну, которая фактически велась с февраля, хотя официально была объявлена 20 апреля 1898 г.
2 «Carthago delenda est» («Карфаген должен быть разрушен») — статья Толстого, оконченная 23 апреля 1898 г.
* 116. Д. Д. Свербееву.
1898 г. Апреля 11. Москва.
Дорогой Дмитрий Дмитриевич,
Посылаю вам копию с посланного вам И. М. Трегубовым прошения.1 Он боится, что оно не дошло до вас. Что И. М. Трегубов человек самой чистой жизни и высокой нравственности, я смело могу свидетельствовать, то же, что он страдает изгнанием и одиночеством, вы, я думаю, сами знаете, и потому я только напоминаю вашему доброму сердцу то, что могло быть вами не замечено. Смягчите насколько возможно тяжесть его изгнания и одиночества.
Я переношусь в его положение и чувствую, как ему должно быть тяжело и как важно всякое облегчение и всякое доброе расположение.
Дружески жму вам руку и желаю всего хорошего.