На четвереньках, оцарапав ладони, расшибив колени, выбрался на сухие камни. Я разбил маску и где-то потерял одну ласту. Я дрожал. На пляже почти никого не осталось. С неба сыпалась колючая морось, вдалеке грохотал гром и море вторило ему низким гулом.
Ёжась всем телом, оскальзываясь и оступаясь, я насилу добрался до палатки. Дождь уже разошелся вовсю и гром гремел совсем близко. Небо заволокло так, что день сделался темнее самой безлунной ночи. Я скинул с себя все и не заботясь о вещах, оставшихся под дождем, залез в палатку.
Усталость будто камнем навалилась на мои члены, я впал в забытье, которое с трудом можно было бы назвать сном. Толстые кривые молнии пронзали небо до горизонта резкими белесыми всполохами. Ледяные иглы пронзали кожу от ударов грома, за каждым из которых мерещился бой барабанов и рев горна.
Мне хотелось бежать в лес, мне даже казалось, что я бежал, но всякий раз впереди возникала гигантская косматая тень и, шевеля ворсистыми плеоподами, начинала медленно разворачиваться ко мне огромным белесым глазом. Слепым и одновременно зрячим. Вокруг могучей шеи его переливался перламутром массивный ошейник, с острыми закрученными будто хвосты диковинных раковин шипами. Гибкое тело покрыто узкими роговыми пластинами. Оно парит во тьме морской бездны, но стоит ему услышать зов хозяина, глаз его прозревает и охота начинается.
Я открыл глаза и поднялся. Лишь редкие капли накрапывали с деревьев. Желто-рыжее солнце медленно уплывало за западный склон скалы, окрасив тонкие перистые облака в веселые сиренево-розовые тона. Море успокоилось и только у самого берега вспенивалось с тихим перестуком перекатывая крупную гальку.
Я оделся, сполоснул лицо и спустился в лощину на пляж. Людей уже, а может и еще не было много. Кто-то купался, иные разошлись направо и налево по узким полоскам насыпей вдоль отвесных скал. И я пошел.
В голове витал какой-то сумбур. Что это было, почему и как? Может я чем-то отравился? Или нахлебался морской воды...
Море подобралось почти к самым скалам, так что приходилось порой обходить их выступы по щиколотку, а то и по колено в воде, к слову сказать показавшейся мне невероятно холодной.
Я шел и смотрел на окружающие камни и не находил не одного с так взбудоражившими мое воображение письменами. Даже под водой на сколько хватало глаз. Впрочем, море хоть и успокоилось, но было еще довольно мутным.
Так же я не увидел не одной лестницы и очень удивлялся не принял ли я за рукотворные ступени всего лишь обласканные морем разные по составу и твердости слои породы так отчетливо читавшиеся на возвышавшихся скалах.
А потом в отдалении увидел небольшое скопление людей, человек пять или шесть столпившихся вместе и приглушенно переговаривающихся.
- Это же надо...
- Громадина какая...
- Так водоросли вокруг пня обвились...
- Ага, а вон ошейник...
- Да ну, просто ракушки в тине запутались.
- А это глаз, белый...
- Фу, не трогай, мерзкая водоросль какая-то!
- О, а вон там тогда пасть.
- Интересно, что внутри...
- А ты посмотри.
- Ну уж нет, у меня и так от него мурашки по телу...
Я слышал. Каждое слово слышал. Я слушал и забывал дышать. Я подходил все ближе, и свинцовая тяжесть сковывала ноги, а в груди затвердевал ледяной ком. Когда же я увидел, мир вокруг будто померк, а в ушах загромыхал голос того казалось упитого в хлам рыбака с белесой разбухшей словно у утопленника кожей и по рыбьи выпученными разбегающимися глазами. Он говорил про камни с выступающими на них письменами, чтобы и слепой прочитать мог послание. Прочитать мог предостережение не ходить в воду в надвигающуюся грозу, начертанное самим Хозяином вод.
Он хлюпал и захлебывался слюной, то и дело переполнявшей его рот. Голос его сипел, дыхание вырывалось толчками:
- Грядет, грядет большая охота и созовет Хозяин у чертогов своих дикую свою свору. Затрубит придонный горн, ударят небесные барабаны и понесутся вперед псы бездны у каждого один глаз белый, огромный точно луна и по тысяче ног.
Я смеялся тогда. Мне смешно было, легко на душе от нелепых баек и выпитого пива. Весело от притихших в благоговейном страхе матерых мужиков с натертыми мозолистыми руками и обветренными суровыми лицами.
Потом рассмеялся он. Рассмеялся в ответ, гортанно, булькая, будто захлебываясь. Сквозь смех он продолжил:
- Никто не уходит от этих псов. Бывает конечно, погонится молодняк за какой-нибудь диковинной зверушкой-человечкой да выскочит на берег. Бывало находят таких, когда буря уляжется, находят таких да за груду водорослей с камнями и деревяшками принимают. А Хозяин потери щенка не простит. Ведь он предупреждал, старался, снисходил. Камни раскладывал, с пояснениями присылал. Не простит Хозяин потери щенка и всю свору на того спустит кого виновным признает. Рано ли, поздно ли, а грянет гром и настигнет...