— Вольгаст, оденься подобающе и выходи во двор, — вставая из-за стола, сказала мама. — Через час мы должны быть у городского прево.
Я вернулся в свою комнату. Одежда лежала сложенная на полке. Подобающе — это как? Точно знаю, что по моде пятнадцатого века шоссы должны облегать ноги и задницу на подобии лосин, и чем плотнее, тем моднее. Не нравится мне такое одеяние, всегда ему противился, предпочитая что-то чуть более свободное. На турнирах, где всегда действовал жёсткий дресс-код Средневековья, можно было сослаться на то, что в обтягивающем труднее сражаться, хотя вопрос сам по себе спорный. Здесь на это не сошлёшься. Если я приду к прево в том, в чём тренируюсь, меня воспримут как мелкого побирушку и не станут разговаривать.
Поэтому пришлось одеваться по моде. Натянул шоссы, котту с пристежными рукавами, подпоясался дворянским поясом, меч повесил справа, клевец слева. На голову водрузил шаперон — нечто напоминающее вытянутый колпак с пелериной и длинными концами, которые можно обернуть вокруг шеи или оставить спадающими на плечи. Всё это вызывало чувство неловкости, но когда я спустился вниз, Перрин одобрительно кивнула, а мама не сказала ни слова, значит, всё хорошо.
Гуго собрался сопровождать нас, но я велел ему оставаться дома и после нашего ухода закрыть ворота. Оставлять Перрин одну нельзя, кто-то должен её охранять. Мама согласилась со мной, но чтобы не терять времени даром, надавала Гуго массу заданий: почистить конюшню, подмести двор, снять с карниза старое ласточкино гнездо и проверить повозку, а то у неё одно колесо стало выглядеть меньше.
Перрин тоже не осталась без поручений. Мама, тщательно обосновывая свои претензии, объяснила, что нужно делать, и лишь после этого мы вышли за ворота.
Дом наш располагался на улице Мельничной в южной части города. Место тихое, удобное, неподалёку аббатство Святого Ремигия, городская стража по переулкам ходит регулярно. Богатые буржуа постепенно скупали старые здания вокруг и возводили на их месте новые отели[1]. Застройка получалась плотной, росла не вширь, а в ввысь, и наш домик на их фоне выглядел достаточно ущемлено. Пока был жив отец, нам улыбались, но за последний месяц некто мастер Батист уже трижды предлагал маме продать дом. Чем этот мастер занимался, я не ведаю, но вёл он себя настойчиво.
Вот и сегодня не успели мы выйти из ворот, как подручный Батисты подскочил к маме и начал наговаривать:
— Доброго утра, госпожа Полада. Мой господин, уважаемый мастер Батист, вновь предлагает вам пойти с ним на соглашение и продать дом. Ну подумайте сами, дом старый, фундамент трескается, стены требуют крупных вложений, крыша вот-вот провалится. Как вы будете жить? Где? Тем более сейчас, после такого ужасного события как преждевременная смерть вашего благодетеля сеньора де Сенегена.
Напрасно подручный Батисты сгущал краски. С домом всё было нормально, он ещё всех нас перестоит. Продавать его мы не собирались. Мама так и сказала:
— Передай своему хозяину, что мой дом не продаётся.
— Подумайте, госпожа Полада… — снова зашептал подручный.
Я взял его за уху, выкрутил. Он заскакал передо мной цыплёнком.
— Ой-ой-ой-ой, господин Вольгаст! Отпустите, оторвёте же!
— А зачем оно тебе? Ты всё равно ничего не слышишь. Тебе говорят: пошёл нахер! — а ты опять свою канитель заводишь.
— Я слышу всё, слышу! Господин Вольгаст, пожалуйста…
Я разжал пальцы. Подручный отпрыгнул и бегом припустился вверх по улице. Я свистнул ему вслед, рассмеялся. Мама уже в которой раз неодобрительно покачала головой.
— Сын, я тебя не узнаю. Ты ведёшь себя как простолюдин. Для чего ты учился в университете? Будущему священнику не годится вести себя подобным образом.
Ох, если б она знала, как мы вели себя в университете, то сама бы запретила мне принимать сан.
— Мама, он не давал вам проходу, а теперь будет обходить за лье.
Вряд ли её убедило моё объяснение, но другого всё равно не будет. Она взяла меня под руку, и мы двинулись краем улицы к вздымающимся над городскими крышами недостроенным башням Реймского собора.
Реймс — город большой, многолюдный. Всадники, люди, тележки, повозки текли сплошным потоком по центральным улицам, смешивались, сталкивались, переругивались. Какого-либо понятия о правостороннем движении не было и в помине, каждый передвигался, как считал правильным. Рай для гаишников. Мы пристроились позади телеги с сеном и более-менее спокойно дошли до соборной площади. Справа остался Старый рынок, слева Францисканский монастырь. Телега свернула к церкви Святого Дионисия, а мы направились прямо по улице Кло д’Анфер и, не доходя Атласного двора, свернули к Конскому рынку.