— А не воруй!
Подбежал торгаш, перехватил воришку за волосы, приподнял.
— Попался, гадёнышь! Попался… Я тебя ещё в прошлый раз приметил. Теперь за всё ответишь.
В мальчишке я узнал Щенка. Торгаш держал его на весу одной рукой, в другой появился нож. Остриё уткнулось в щёку.
— Выбирай, нос тебе отрезать или глаз выковырять?
Щенок заболтал босыми ногами и взвыл с надрывом:
— Дяденька, нет…
— Выбирай, мелкий говнюк, а то и без глаза, и без носа останешься.
Вокруг захохотали и подобрались в ожидании зрелища.
Я шагнул к повозке.
— Эй, отпусти мальчонку.
На меня даже не оглянулись. Торгаш подцепил остриём ножа ноздрю мальчишки и дёрнул, рассекая плоть. Брызнула кровь, Щенок захлебнулся воплем, зрители захохотали громче.
Я сделал шаг и левой всадил торгашу по почкам. Он скрючился, выронил нож. Толпа отхлынула, двое возчиков потянулись за топорами.
Чёрт, а я меч оставил. Но не сдаваться же из-за этого. Распахнул плащ, выхватил клевец. Возчики парни юркие и толк в драке знают, мечом бы я их подравнял не особо запыхавшись, а сейчас придётся повозиться. Николай Львович, председатель нашего клуба и тренер, работе с клевцом и прочим оружием ударного типа времени уделял мало, делая упор на другие дисциплины, поэтому с клевцами мы тренировались не часто и лишь по собственной инициативе. Я тут хвастал, что умею работать с клевцом. Умею, конечно, но всё относительно. Муравей тоже может поднять вес больше собственного в несколько раз, но от этого сильнее слона не становится.
Возчики чуть разошлись, один резко махнул топором. Я вместо того, чтоб отступить, пошёл на сближение, перехватил клевец за оба конца и принял удар на древко. Не раздумывая, пнул возчика в пах, и тот запрыгал, вереща не тише Щенка.
Зрители образовали широкий круг и начали подбадривать, непонятно только кого:
— Давай! Давай!
Второй возчик ударил снизу, выцеливая выставленную вперёд ногу. Промахнулся всего на чуть-чуть. Лезвие топора зацепило плащ и проскочило по касательной к подбородку. Я вовремя отпрянул, перехватил руку за запястье, вывернул и, жалея противника, ударил молоточком по ягодице. Этого хватит, чтобы он неделю хромал и помнил, что нельзя бросаться на прохожих с топором.
Пока я разбирался с этими двумя, торгаш успел отойти от болевого шока и, стоя на коленях, тянулся к ножу. Я не стал его жалеть и ударил молоточком по ключице. Не сильно, да сила тут и не требовалась. Кость хрустнула, зрители выдохнули, а торгаш раззявил рот в безмолвном крике; глаза потускнели и погасли. Повезло, Господь лишил его сознания, избавляя от мук боли. Но ничего, очнётся и прочувствует всё в полной мере.
Толпа вокруг становилась всё больше, и настроения её были не в мою пользу. Я для них чужой, а поверженная троица торгует на рынке каждый день. Щенок сидел, прижавшись спиной к тележному колесу, всхлипывал, зажимая ладошкой порезанный нос. Ему бы дурачку сбежать, пока я разбираюсь с обидчиками, а он из какого-то ложного чувства солидарности оставался подле меня. Или просто чувствовал себя более защищённым. Неважно, всё равно надо было бежать. Теперь уже поздновато. Толпа неодобрительно гудела, понятно, кого они подбадривали криками: давай, давай! В руках появились палки, камни. Если они навалятся всем скопом, ничего хорошего не получится.
Я схватил Щенка и побежал, лавируя меж повозок. Наперерез выскочил взлохмаченный мужик, растопырил руки, пытаясь схватить меня. Я отмахнулся клевцом и прибавил скорости. Быстро бежать не получалось, Щенок болтался на руке тяжёлым грузом. Но не бросать же его, иначе всё содеянное не имело смысла. За спиной кричали, сыпали проклятьями, над головой просвистел камень. Я перескочил через прилавок, закинул Щенка на плечо и, чувствуя, что ноги начинают подкашиваться, бросился в проулок между домами. Через десять шагов узкая улочка уткнулась в тупик. Блямс!
— Он сам себя загнал! — зашлись в хохоте на площади. — Тащите хворост. Тащите! Сожжём их.
Я отпустил Щенка, повёл головой. Три глухих стены, ширина проулка метра полтора, под ногами тряпьё, гнилое сено. Воняет, как в привокзальном клозете времён перестройки. Твою мать, как же я так опростоволосился?
— Это Нищий угол, — жалобно пропищал Щенок, прикрывая ладонью порезанный нос. — Здесь можно переночевать, если нет дождя. Отсюда только один выход…
— А сразу нельзя было сказать?
— Я не знал, — всхлипнул он, зажимаясь в угол.
— Не знал…
Я попробовал нащупать в стенах какие-нибудь выбоины, трещины, ямки, выступы, чтобы можно было вцепиться и подняться… Куда только подниматься? Три этажа вверх, дальше крыша, окон нет. Так и хочется повторить вслед за одним известным гостем с юга: кто так строит?