Зеленщица раскладывала на прилавке пучки лука и петрушки. Уставилась на меня, сдвинув брови, проводила взглядом до середины улицы и уже в спину прокричала:
— Приду посмотреть, как тебя вешают, Сенеген!
Я не стал объяснять ей, что дворян не вешают, да и вообще, за распространение ложных слухов максимум, что мне грозит, штраф. Конкретную сумму называть не стану, но, думаю, двадцать или тридцать су заплатить придётся. Если они, конечно, докажут мою вину.
— Не помнишь меня, Вольгаст? — спросил вдруг лейтенант.
Я не помнил его. На вид немногим старше меня, такого же роста, комплекции, от топающей позади стражи ничем не отличается, разве что вместо бацинета на голове красовался кабассет[3], украшенный жидким султаном из непонятного набора птичьих перьев, что, впрочем, не мешало ему смотреться на общем фоне более элегантно. Очевидно, мелкопоместный дворянин, благодаря связям в бюро бальи получивший должность лейтенанта, то бишь, заместителя капитана городского гарнизона. Хотя наверняка мы встречались. Мой предшественник отличался неуёмным нравом и любил потусоваться с местной золотой молодёжью. Как ему это удавалось без серьёзной финансовой поддержки — загадка.
— Ну как же, — подмигнул лейтенант. — Помнишь в начале лета на кладбище Сен-Жак? А потом ещё в игорный дом перебрались? Я проигрался, занял прилично, снова проигрался. Если бы отец узнал… А ты положил голову на стол и сказал, что ставишь её против моего долга. Я метнул кости и выиграл. Никогда эту ночь не забуду!
— Пьяные наверно, были?
— Пьяные не то слово.
Я хмыкнул:
— Слушай, если я спас тебя от позора, может отпустишь меня?
Спросил так, на авось, совершенно не надеясь, что летёха поведётся на просьбу. Да и ни к чему это. Обвинение в распространении слухов так себе преступление, серьёзных проблем не предусматривает. Вручат повестку на ближайшее судебное заседание и отправят домой. Но лейтенант закусил губу. Мог бы отшутиться, а он начал юлить:
— Не могу, меня со службы выгонят. Отец сказал, если опять куда-нибудь вляпаюсь, из завещания вычеркнет.
Я ухватился за его слова и сказал не без злорадства:
— А ведь я ради тебя жизнью рисковал.
До капитульных тюрем мы больше не проронили ни слова. Лейтенанту было неприятно, что судьба свела нас в такой ситуации, а я всем видом показывал, какая он сука.
В капитульных тюрьмах до сегодняшнего дня я не был ни разу. Мимо проходить случалось, но то, что позволяла разглядеть с улицы высота ограждающей стены, напоминало безыскусное обветшавшее строение в три этажа в виде донжона. Углы закруглены, парапет снабжён зубцами. Иногда возникали силуэты людей, скорее всего, часовых. Не сильно ошибусь, если предположу, что капитульные тюрьмы в прошлом входили в единую с Реймсом систему обороны. Возможно, это остатки римских фортификационных сооружений, воздвигнутых ими на месте Дурокортера, древнего города гальского племени ремов.
Ворота открылись, мы вошли… и я понял, что быстро отсюда не выйду. За спиной грохнула задвижка, меня схватили под руки и повели к небольшой кузне справа от входа. На железных крючьях висели кандалы, цепи, деревянные колодки, ошейники. Кузнец смерил меня взглядом, снял со стены кандалы и приладил к моим запястьям.
Возле донжона я заметил несколько тел. Они лежали вповалку, переплетаясь друг с другом руками и ногами, похоже, улов трупов за прошедшие сутки. Рядом копошились женщины из общины бегинок[4]. Они по одному вытаскивали трупы из общей кучи, раздевали, обмывали и заворачивали в саван. Череда таких завёрнутых трупов уже лежала неподалёку.
Кузнец толкнул меня в спину.
— Чё замер? Пошёл.
Я среагировал на толчок, как и положено: пнул кузнеца в колено, и когда он, охнув, подсел, добавил коленом в лицо. Хорошо добавил; кровь брызнула так, что Бахчисарайский фонтан позавидует. Стража встрепенулась, на меня посыпались удары. Я пытался отбиваться, но делать это с закованными руками было сложно. Меня прижали к стене и последнее, что удалось запомнить, неодобрительный взгляд лейтенанта…
Следующее впечатление: я валяюсь в грязи, а меня поливают из ведра. Вода затекла в рот, в гортань, я поперхнулся, закашлялся, перевернулся на бок. Тело болело, в горле першило, картинка перед глазами плыла. Господи Исусе… Это вообще что? Как… Мать твою средневековую!
Меня рывком подняли, ноги подогнулись, и если бы не стражи, я снова упал в ту грязь, из которой только что поднялся.
— Бастард де Сенеген, властью, данной мне прево города Реймса… Он слышит меня?