— Запомни, сынок, здесь нет ни дворян, ни простолюдинов, ни бедных, ни богатых. Хочешь занять лучшее место? Заслужи. Будь сильнее, хитрее и никому не верь.
Он похлопал меня по щеке и поднялся.
— Поль, — снова подал голос беззубый, — а мальчонка-то, вишь, буйный. В кандалах, да ещё и укороченных, — и уже мне. — Чем заслужил такое уважение?
— Не знаю, — прохрипел я, — я вообще смирный по натуре, мухи не обижу.
— Оно и видно.
Поль покачал головой и выдохнул:
— Ладно, отпустите его. Посмотрим…
Что именно «посмотрим», он не сказал.
[1] Эпизод войны между арманьяками и бургиньонами, 1413 год, Париж.
[2] Полусферический шлем-каска, мог быть с забралом или без.
[3] Металлическое наголовье с высокой под конус тульей и узкими полями, иногда загнутыми по бокам вниз (бургундский вариант).
[4] Представительницы нерелигиозного движения, которые, однако, вели образ жизни близкий к монашескому.
[5] Строительные нормы и правила, в данном эпизоде — сарказм гг.
Глава 13
Я надеялся, что в первый же день меня отведут на предварительные слушанья, потрясут пальчиком и отправят домой до суда. Знания по юриспруденции показывали именно этот вариант. Но прошёл день, второй, третий, а картинка не менялась: всё те же стены, та же солома, сокамерники, вонь, крысы. Единственное изменение — от стены мне позволили переместиться в центр камеры. Не скажу, то воздух здесь был чище, но это первый шаг в сторону решётки.
Камера была большой, однако прилечь, вытянув ноги, получалось не всегда. Народу втюхали внутрь человек сто пятьдесят, как там на женской половине — не знаю. Гул от кашля, стонов и разговоров тянулся по коридору длинным нескончаемым раздражителем. Иногда он становился чуть оживлённее, что означало приём пищи. Кормили два раза в день. Заключённому полагалась плошка разваренного несолёного гороха и столько же воды. Два раза в день. Меню не менялось. Не удивительно, что все здесь такие худые. Впрочем, если есть родственники, способные и, главное, желающие, улучшить твой рацион, то можно было получить что-то более питательное. Таких счастливчиков было не много, и я оказался в их числе. Баландер под присмотром Квазимодо выкрикивал моё имя, и к традиционному гороху подавал кусок хлеба, луковицу и яблоко. Луковицу я отдавал Полю — своеобразная плата за спокойную жизнь. В первый день я пытался что-то продемонстрировать, показать характер, боевые навыки, но Поль наглядно как щенка ткнул меня в мою неправоту и научил основной житейской мудрости: чтобы не думать, что во сне тебя поимеют, заплати и спи спокойно.
Присматривал за арестантами Квазимодо. Наверх он поднимался редко, как поведал мой шепелявый друг, исключительно для выполнения другой своей обязанности — палача. В этом деле наш тюремщик не знал конкуренции, настоящий виртуоз. Но казни случались не часто, лишь после судебных сессий, которые за редким исключением проходили дважды в месяц. Остальное время Квазимодо посвящал арестантам. Он прогуливался по коридору, мог часами сидеть на полу, скрестив ноги по-турецки, и следить за камерной жизнью. Если что-то происходило — драки, споры, прочая ересь — никогда не вмешивался. Хоть убивайте друг друга, ему будет по. Следил за нашей жизнью как за реалити-шоу по телевизору. И всё время улыбался.
Но такое случалось лишь вечером и ночью. А с утра приходила стража, называли имена, собирали колонну человек пять-шесть и уводили на второй этаж в пыточную. Через некоторое время начинали звучать вопли. До подвала они доносились в приглушённом виде, но это лишь подчёркивало интенсивность проводимых наверху бесед. После таких процедур некоторых собеседников страже приходилось тащить на себе и швырять на пол камеры. Их отволакивали вглубь. Они стонали или лежали в забытьи, всем своим состоянием демонстрируя, как важно отвечать на вопросы, которые тебе задают.
Я делал вид, что меня это не касается. Валялся или пытался прогуливаться по камере, потряхивая кандалами, — хоть какая-то музыка. Если удавалось найти чистую соломину, совал её в рот и перекатывал из одного угла в другой, и так несколько часов кряду. Многие арестанты занимались тем же, чем и я. Впрочем, были и другие занятия. У решётки в дальнем углу Поль организовал казино. На интерес не играли, из игр предпочитали кости и шахматы. Многие проигрывали свою пайку или обноски, считавшиеся здесь одеждой. Меня пытались вовлечь, но я неизменно показывал средний палец. Что означает сей жест, народ не понимал, но и без объяснений становилось ясно, что я отказываюсь. В казино иногда заглядывал Квазимодо, словно канал переключал с домашнего на спортивный. Сам никогда не играл, но периодически делал ставки на победителя. Если его ставка выигрывала, смеялся и хлопал в ладоши, если проигрывала, огорчался искренно как ребёнок.