— Положите оружие. Каждый, кто посмеет сопротивляться, будет убит на месте.
Наёмников было больше, чем прибывшей стражи, и они вполне могли оказать сопротивление. Боюсь, в этом случае, лейтенанту не долго бы оставалось командовать, но все послушно побросали алебарды и расстегнули оружейные ремни.
— Госпожа Полада, могу я взять вашу повозку, чтобы отвести раненого? — обратился лейтенант к маме.
— Только не забудьте потом вернуть.
— Не забуду.
— И оплатить аренду.
— Аренду? — свёл брови лейтенант.
— Аренду повозки, — без тени смущения проговорила мама. — Господин Шлюмберже не гость. Он пришёл в мой дом с оружием, пытался убить меня, моего сына и моих слуг. Я не собираюсь оказывать ему любезность.
— Хорошо, я понял. Сколько вы просите?
— Сто ливров!
— Что? Сколько? Да идите вы со своей повозкой…
— Сто ливров, — произнёс отец Томмазо, жёстко глядя ему в глаза. — Цена названа. Сообщи её господину Шлюмберже-старшему. У него достаточно средств, чтобы оплатить доставку своего сына домой.
Лейтенант скрипнул зубами, словно озвученные сто ливров ему придётся выплачивать из собственного кармана, потом махнул рукой и велел наёмникам грузить Шлюмберже на повозку. За оглобли взялись сами, мул в комплектацию не входил.
На прощанье лейтенант ещё раз посмотрел на меня и кивнул: скоро встретимся. Я тоже кивнул: обязательно встретимся.
[1] Большой щит, предназначенный для защиты стрелков в бою.
[2] Шлем германского происхождения, имевший большое количество вариантов.
[3] Латная обувь.
Глава 21
Это была победа. Честно говоря, когда я увидел ввалившихся во двор шлюмбержей, то решил, что ко мне пришла маленькая северная собачка, весьма голодная и настроенная античеловечески, но в итоге это оказалась древнегреческая Ника с лавровым венком и фанфарами. Да ещё сто ливров в придачу. Обалдеть какие деньжищи! Их доставили на следующее утро — шестнадцать с половиной килограмм серебра в новеньких блестящих су, как братья-близнецы похожих на те, которые я изъял из сундука покойного прево Лушара.
Деньги привёз эконом семейства Шлюмберже, господинчик с неприятным лоснящимся лицом и незапоминающимся именем. Он бесконечно кланялся, передавал от хозяина пожелания добра и удачи. Вместе с ним приехал столяр и за два часа починил дверь и поломанные стулья. Повозку, кстати не вернули, но господинчик обещал исправить недоразумение, и как бы в подтверждение этого вручил маме золотой перстень с большим рубином в качестве личных извинений от Шлюмберже-старшего.
Глядя на всё это, я радовался. Теперь мы обеспечены надолго, можно даже выйти за рамки привычных расходов и чаще видеть на столе мясо и рыбу. Да и вообще будет легче. О Жировике ничего не слышно, прево сдох, главе городского совета господину Шлюмберже указано на его законное место. Всему городу известно, что святая инквизиция и монахи-бенедиктинцы взяли меня под опеку. Кто рискнёт пойти против них?
Однако что-то глодало изнутри. Извинения господинчика казались фальшивыми. Несмотря на улыбки и поклоны, они истекали ядом, да и голос чересчур слащавый и гнилой. Хотелось взять клевец и дать по башке со всего размаха… Но сдержался. Не стоит показывать свои истинные чувства, пусть думают, что я принял их подношения и ни о чём плохом не подозреваю. Не время пугать, мне ещё с каждым из них отдельно побеседовать надо: со Шлюмберже, викарием Бонне, бароном де Грандпре — и задать интересные вопросы о мастере Батисте.
Первым нужно допросить викария, до него проще всего добраться. Щенок уже выяснил, что живёт он не в монастырской келье, как положено благочестивому священнослужителю, а в съёмном отеле на улице Мясников неподалёку от бывшего монастыря тамплиеров. Большой дом с садом, конюшней и охраной. Охрана плёвая, три отставника-наёмника. Расположение комнат не известно, хотя Щенок обещал решить и этот вопрос, если ему дадут время. По словам соседей, отель пользуется дурной славой: слишком шумный. По ночам слышны женские голоса, смех, музыка. Вдоль улицы выстраивается кавалькада крытых повозок. В общем, хорошо живёт викарий, не жалуется. Вот только недолго ему так жить осталось, да и вообще жить.
На третий день после пришествия Шлюмберже мы с Гуго отправились в гости на улицу Мясников. Всё было, как и говорил Щенок: смех, музыка, крытые экипажи. Возле ограды кучера развели костерок и сидели на корточках, греясь и судача о чём-то своём лакейском.
Мы подошли к воротам, охранник заступил нам путь.
— Кто такие?
— Послание от мастера Мишеля, — предъявил я уже сработавший однажды пропуск.