Просто поразительно, как хорошо птицы могут вылущивать семена из их оболочки, пользуясь только клювом, ведь у них нет рук.
Позже я пробую есть зерна и семена по-птичьи, чтобы понять, как это делается. Целые часы напролет я раскусываю их зубами. Чтобы их набралось столько, сколько человек проглатывает за один раз, требуется около часа. Оболочку же есть нельзя, потому что она горькая.
После того как Пташка поела, она слегка подпрыгивает на нижней жердочке, сделав едва заметный взмах крылышками, который почти невозможно уловить, разворачивается в воздухе уже где-то посреди клетки и оказывается на верхнем насесте, взлетев на высоту, по меньшей мере в четыре раза превосходящую ее рост. Это все равно как если бы я запрыгнул с нашего крыльца прямо на крышу. И оттуда она пищит, словно хочет мне что-то сказать. Я пробую ответить ей тем же. Она проверяет клювом на прочность прутья в клетке, затем находит на полу косточку. Это маленькая рыбья косточка, в ней есть кальций и другие минералы, которые очень важны для птиц. Пташка постоянно пробует заговорить со мной, а может быть, пытается узнать, нет ли поблизости других птиц. В ее писке возникает грустная нотка, под конец голос идет вверх, вот так: «п-и-и-И-И-П?» Когда она издает этот звук, то приоткрывает клюв лишь наполовину, а затем еще несколько раз повторяет его, перескакивая с жердочки на жердочку. Возможно, это сигнал для других птиц, позволяющий им узнать, что она изменяет свое местоположение. Похоже, я еще не слишком много знаю о канарейках. Когда темнеет, я накрываю клетку тканью, чтобы защитить Пташку от сквозняков.
Наступает следующее, воскресное утро. Я вижу, как она пытается искупаться в блюдце для питья, поэтому ставлю в клетку широкую чашку с водой. Она немедленно спускается к ней с щебетом, который отличается от всего, что я слышал раньше; звук более короткий, вот такой: «П-И-и-п?». Садится на край чашки, невыразимо быстро встряхивает перышками, расправляет крылья, показывая каждое перышко в отдельности, и бросается в воду с еще одним коротким «П-И-и-п?». Она то выпрыгивает из воды, то возвращается обратно, плещется, машет хвостиком. Пташка полностью увлечена купанием, совершенно поглощена им, вся в движении. Я сотни раз наблюдал купание голубей, в воде или в пыли, но как медлительны они по сравнению с ней.
После того как Пташка расплескала всю воду из чашки и превратила газеты на полу клетки в мокрую кашицу, она принимается резво летать взад и вперед, едва не врезаясь в прутья. Ее маховые перья такие мокрые, что, когда она опять садится на насест, они свисают с крыльев, касаясь жердочки, и кажутся грязными. Перышки вокруг клюва и глаз склеились в маленькие пучки. Она быстро прыгает туда-сюда, с насеста на насест; она дрожит, трясясь всем тельцем. Капли воды летят через комнату, попадая даже на стекла бинокля. Они, словно кометы, врываются в мой маленький мир.
Наконец, стряхнув боˆльшую часть влаги, Пташка начинает приводить себя в порядок. Она перебирает клювом каждое перышко и расчесывает, разглаживает его от основания к кончику. Она часто наклоняется к масляной железе у основания хвостика и наносит тонкий слой жира на только что вымытые перышки, одно за другим. Купание, от начала до конца, и завершающая его процедура восстановления пушистости, в которой сквозят взволнованность и удовлетворение, занимает почти два часа.
Теперь я поистине влюблен в Пташку. Она такая изящная, такая быстрая, такая ловкая и летает так грациозно. Мне хочется дать ей свободно полетать по всей моей комнате, но я боюсь, что пораню ее или напугаю, когда буду засовывать обратно в клетку. Но как хочется поскорей это увидеть! Ближе к вечеру я в первый раз даю Пташке отведать кое-чего вкусненького. Когда я предлагаю ей угощение, то пытаюсь издать соответствующий щебет, воспроизвести тот самый вопросительный звук «п-и-и-И-И-П?». Я положил угощение в специальную узкую чашечку, которую можно прикрепить к прутьям клетки так, чтобы она находилась у края среднего насеста. Когда Пташка приближается, я держу свою руку как можно ближе к ней.