— Ты с ней даже говоришь не своим голосом, — продолжала Эми. — Пищишь, как мышь.
— Она мне нравится, — постаралась защититься я. — Что тут такого?
— Да, но у тебя голос делается как у пятилетней. — У Эми вырвался недобрый смешок.
— Может, тебе завидно?
— Ха!
— А вот и завидно!
— Да ну тебя! Тряпки выбивать, тоже мне удовольствие! Мне за тебя стыдно!
— Завидно, завидно!
— Замолчи!
— Сама замолчи!
— Девочки! — Миссис Фан постучала в стену. — Хватит болтать. Спать пора.
С утра мы пришли в церковь, а миссис Прайс уже была там — какой-то юноша придерживал тяжелую стеклянную дверь, пропуская ее: “Только после вас. Проходите, прошу”. Она вплыла в церковь, слегка задев юношу, тихонько извинилась, а он широко улыбнулся ей вслед.
— Можно нам сесть с ней рядом, мама? — прошептала Эми. — Можно?
Но семья Фан села на свои обычные места, а миссис Прайс пристроилась по другую сторону прохода, рядом с семейством Камински. Миссис Камински ей кивнула и, должно быть, похвалила ее шелковый шарф, потому что миссис Прайс сняла его и приложила к щеке миссис Камински, а та блаженно прикрыла глаза. Так чувствовали себя все мы рядом с миссис Прайс — и взрослые, и дети. Блаженствовали, прикрыв глаза.
К причастию Эми не пошла: когда весь наш ряд поднялся с мест и мы двинулись к проходу, она осталась сидеть на скамье, скрестив руки. Миссис Фан подтолкнула ее под локоть, но Эми тряхнула головой. Наверное, потому что согрешила, подумала я. Наговорила мне ночью всяких ужасов и теперь пребывает во грехе, а не в благодати, и ей совестно. Миссис Фан глянула на нее сердито и кивком указала на отца Линча.
— Я съела кусочек хлеба, — буркнула Эми. — Как раз перед уходом.
Перед причастием нужно хотя бы час голодать. Нельзя, чтобы рядом с телом Христовым в желудке бултыхались кукурузные хлопья и бекон.
Но я знала, что Эми врет.
Глава 5
Утром в следующую пятницу миссис Прайс понадобился проектор, и Мелисса вскочила.
— Дайте подумать. — Миссис Прайс поводила в воздухе пальцем, не замечая других ребят, не замечая Мелиссы, и наконец остановилась на мне. — Джастина, достанешь проектор?
— Я же говорила, — шепнула Эми, а Мелисса, когда садилась, обожгла нас сердитым взглядом.
Проектор на колесиках стоял в канцелярском шкафу, и я выкатила его на середину класса, включила, направила свет на экран.
— Отлично. Спасибо, Джастина, — улыбнулась миссис Прайс, а я ощутила сладостную щекотку — может быть, я у нее и впрямь теперь в любимчиках?
Мы изучали аборигенов, слушали, какой была Австралия до прихода белых, потому что важно знать о тех, кто на нас не похож. Миссис Прайс была в белой крестьянской блузе, перехваченной бисерным поясом с бахромой на концах. Стоило ей опустить взгляд или моргнуть, веки ее, подкрашенные тенями, вспыхивали, словно серебряные рыбки, — мне до сих пор это снится, — и она была Дебби Харри, она была Оливия Ньютон-Джон, Агнета из “Аббы”. Она показала слайд с Австралией и начала чертить на нем красным маркером перемещения аборигенов. Это люди каменного века, объясняла она, одни из самых примитивных на Земле, они не строили поселений, ничего не выращивали, не разводили скот — кочевали с места на место в поисках пищи и крова. Носили с собой лишь самое необходимое, и настоящих домов у них не было, только стоянки. Представьте, говорила она, что вы спите в дупле или в шалаше из коры, да и то если повезет. Когда она рассказывала, тень ее руки ложилась на карту, словно тень грозовой тучи над бескрайней пустыней. Мы записывали, то и дело замазывая ошибки штрих-корректором, но все равно они просвечивали сквозь белое. Представьте, что у вас нет ни мягкой постели, продолжала миссис Прайс, ни телевизора, ни книг, ни игрушек, ни обуви. Только одежда из шкур, а то и вовсе никакой одежды. Ваши отцы ходят за сотни миль обменивать каменные топоры, бумеранги, охру, перламутр. Вы мажетесь грязью, чтобы не кусали москиты, едите змей, ящериц, толстых белых личинок.