Он вертит пакетик сахара, ища, где открывать.
— Вот так. — Эмма надрывает пакетик.
— Славно выйти на люди, — замечает отец. — Кофе настоящего попить. Там нас пичкают растворимым — наверное, сотни чашек в день делают. — Он размешивает сахар — и нет улыбающейся рожицы из пены. Отхлебнув, он морщится.
— Еще? — Эмма уже разрывает второй пакетик.
— Всегда там меньше чайной ложки, — ворчит отец. — Обещают ложку, а на деле — пшик.
Первые признаки я заметила лет шесть назад. Отец стал надевать носки и ботинки от разных пар, потом — забывать дорогу к нам: звонил мне и спрашивал, как добраться. Начал путать слова — бумажник, салфетка, проигрыватель, газонокосилка. Забыл, как зовут нашу кошку, называл ее Мяу. Однажды он позвонил после ужина, и голос был такой убитый, будто случилось несчастье.
— Не могу открыть мороженое в новой упаковке, — пожаловался он.
— То есть как — не можешь открыть?
— Не могу снять... это, плоское, сверху.
— Крышку?
— Да, крышку, черт возьми, крышку.
— Там под ободком есть выступ, — объяснила я. — Отогни его пальцем, она и откроется.
— Что с ним? — спросил Доми, когда я повесила трубку.
— Не пойму, — ответила я.
Семейный врач направил отца в гериатрический центр, я заехала за ним домой, убедиться, что он одет как следует.
— Ты что это? — встревожился он, когда я проверяла, какие на нем носки.
— Ничего, ничего.
В машине мы сначала болтали о том о сем, и отец казался прежним.
Чуть погодя он спросил:
— Куда мы едем?
— В клинику, — ответила я. — В гериатрический центр.
— В гериатрический?
— В центр для пожилых, — поправилась я.
— Мне же всего шестьдесят восемь!
— Тебе семьдесят, папа. Ну подумаешь, пару тестов предложат.
— Каких еще тестов?
— Не знаю точно. Скорее всего, память проверят.
— Не нравится мне это. — Отец стал смотреть в окно. И спустя минуту спросил: — Куда мы едем?
В приемной сидела женщина, на вид моя ровесница, с пожилой матерью. Когда мы садились, она встретилась со мной взглядом, и мы друг другу кивнули. Старушка-мать была божий одуванчик: крохотная, ноги-спички в спущенных коричневых колготках. Она без конца теребила ветхую шерстяную кофту, тянула за нитки, распуская петлю за петлей. Наконец дочь не выдержала:
— Мама, так от кофты ничего не останется. — И перевела взгляд на меня: — Прошу прощения. Что-нибудь другое надеть ее не заставишь.
Отец взялся за газету и сразу открыл некрологи — вот что значит привычка.
Когда подошла наша очередь, доктор разрешила мне посидеть на приеме, взяв с меня слово не подсказывать.
— Конечно, — заверила я.
Вид у доктора был такой, словно она только что с тренировки: черные легинсы, хвостик на макушке, мешковатая толстовка. На шее нефритовая подвеска в форме рыболовного крючка.
— Помогать нельзя. — Отец поднял палец. — Будто тебя здесь нет.
Над его головой, на бледно-зеленой стене, висела гравюра в рамке: лошади несутся по мелководью. Рядом — кнопка с надписью: ТРЕВОГА. Я села, подложив под себя ладони.
— Итак, мистер Крив, — начала доктор ровным голосом, занеся ручку над бланком, — начнем с вопросов на внимание и память. Есть вопросы попроще, есть посложнее, к некоторым я буду возвращаться.
Отец без труда назвал сегодняшнее число, и месяц, и год.
— А время года? — спросила доктор.
— Зима.
— Какой сегодня день недели?
— Вторник. Или нет? — Он задумался; доктор что-то писала в бланке. — Или уже среда? — Отец посмотрел на меня, ища подсказки, но я не отрывала взгляда от лошадей на мелководье. Была пятница.
— В каком мы городе, в какой стране?
— Окленд, Новая Зеландия, — буркнул отец.
— Где мы находимся?
— Я же сказал.
— Я имею в виду, где мы сейчас. — Она указала пальцем в пол, на линолеум, и замерла в ожидании.
— Ну, это... в больнице, — ответил отец.
— А на каком мы этаже?
— А зачем это надо?
Доктор сделала пометку.
— Я назову три предмета, а вы повторите. Постарайтесь их запомнить, через несколько минут я вас попрошу их назвать еще раз: яблоко, стол, монета.
— Яблоко, стол, монета, — повторил отец. — Ерунда какая-то. Яблоко, стол, монета.
Затем ему велели посчитать семерками от ста в обратном порядке.
— Девяносто три, — начал отец. — Восемьдесят... восемьдесят шесть. Шестьдесят девять. — Он глянул на меня. Я смотрела на лошадей. — Шестьдесят один?
— Достаточно, — сказала доктор ровным голосом, записав результат. — А сейчас я назову слово, а вы произнесите его по буквам задом наперед. Слово “мир”. М-И-Р. Назовите, пожалуйста, буквы в обратном порядке.