Но мне снова двенадцать.
1984
Глава 2
Под вечер я лежала на животе, запустив пальцы в густую выжженную траву, которая росла вдоль забора. Ближе к земле, там, куда не попадали солнечные лучи, стебли белели, словно обглоданные кости. Сновали мокрицы в членистых доспехах, из-под сухого листа выползла сороконожка в поисках нового крова. Я снова бережно укрыла ее листом. Отсюда, из нашего сада на склоне холма, моря не видно, зато чувствуется его запах. Здесь растут пышными куртинами каллы и гортензии, с яблони сыплется мелкая кислая падалица, и никто не спрашивает, как я справляюсь с горем. Трогаю пальцем пустую раковину улитки, дую на нее, и она откатывается в сторону. В чисто прибранном доме, за плотно задернутыми шторами отец сейчас уныло тянет виски под унылые пластинки. Солнце еще жарит по-летнему, припекает шею и плечи, и пора бы уже вернуться в дом, приготовить отцу ужин, пока он сидит в полутемной гостиной и бормочет: “Бет, Бет, Бет”. Принести ему говяжьей солонины с капелькой горчицы, как он любит, и картошки в мундире, и мороженого с персиками, с лужицей сиропа на дне тарелки. И пусть он называет меня умницей и говорит, как ему со мной повезло. А потом отдраить до блеска раковину на кухне, вычистить краны, в которых отражается мое лицо, искаженное, словно в кривом зеркале, выгладить кухонные полотенца с птицами, дворцами, географическими картами и, сложив их квадратиками, убрать на полку — но это не сейчас. А пока что можно еще полежать в траве, среди пустых раковин, прошлогодних листьев и безудержного стрекота цикад. Трава сухая, невесомая.
В виске стрельнуло. Я приподнялась, села на пятки, стараясь не потерять равновесие. Все хорошо, хорошо. Наверное, солнце всему виной? Голова гудит, во рту привкус жженого сахара... нет, ни при чем тут солнце, это организм в очередной раз готов меня подвести. Выходит, я не переросла? И от таблеток никакой пользы? Глянула на свои руки — как чужие, и сад тоже чужой, и каллы парят надо мной желтоклювыми птицами, и небо в дымке, точно затянуто пленкой, и мамин голос, пусть быть того не может: Я дома. И вот он, приступ, обрушился на меня сквозь нагретый воздух, пригвоздил к земле.
Очнулась я на диване, лицом к спинке с пуговками, заморгала, и мало-помалу синие, голубые и белые нити слились в знакомый рисунок: девушка на качелях — старомодное платье с оборками, осиная талия, крохотные ножки в туфельках. Ленты развеваются на ветру. Купидоны, бабочки.
Я потерла шишку на виске.
— Бедная ты моя, — вздохнул отец.
— Я была в саду, — вспомнила я. — Или нет?
— Все с тобой в порядке, все хорошо, — заверил он.
— Так почему я здесь?
— Я тебя сюда перенес. На, попей.
— Ничего не помню.
Я глотнула воды и ощутила на языке привкус крови.
Однажды в детстве я спрятала во рту монетку, чтоб не отобрали, — вот что напомнил вкус.
— Я думала, таблетки меня вылечили, — вздохнула я. — Думала, переросла.
— Сходим опять к доктору Котари. Что-нибудь да подберем, путем проб и ошибок.
— Как это?
— Может, придется снова таблетки попить.
— Нет, от них у меня трясучка и во рту пересыхает. Может, подождем?
— Может быть, он другие пропишет — и все будет хорошо.
— Все же было хорошо. Я думала, мне таблетки уже не нужны.
— Прости, родная. — Он плеснул себе еще.
Я спросила сдавленным шепотом:
— А вдруг это случится в школе?
— Миссис Прайс за тобой присмотрит.
— Станут думать, что я урод какой-то.
— Миссис Прайс этого не допустит.
Я помолчала, потом спросила:
— Может, подождем?
Отец со вздохом кивнул.
— Но еще один приступ — и идем к доктору Котари. А то, чего доброго, упадешь и расшибешься. А это нельзя, ни в коем случае.
Остаток того дня помню смутно — зачастую после приступа целые часы выпадали из памяти, — но вот что запомнилось надолго: я смотрю “Лодку любви”, положив голову отцу на колени. Под песню в начале капитан Стюбинг глядит в бинокль, бармен Айзек украшает фруктами бокал, а Джули, директор круиза, улыбается на фоне моста Харбор-Бридж в Сиднее, потому что собралась замуж за австралийца, чей акцент на австралийский совсем не похож, и потом он ее бросит у алтаря, потому что неизлечимо болен, а ее слишком сильно любит. А Вики, дочь капитана, со стрижкой точь-в-точь как у меня, стоит на палубе в матроске, и за ее спиной синеет океан. Вики живет на корабле и успела побывать и в Пуэрто-Вальярта, и в Акапулько, и в Масатлане — интересно, как это, жить сразу везде — и нигде?