— Р. М. — Отец замялся. — Нет, не так. — Я чувствовала его умоляющий взгляд. И отвела глаза, посмотрела на тревожную кнопку. — А-а... М. Р. И... Нет, простите. Простите.
Доктор что-то записала.
— А что за три предмета я вас попросила запомнить, мистер Крив?
Отец заплямкал губами, покачал головой.
Еще пометка.
— Что это? — Доктор показала наручные часы.
— Часы, — ответил отец.
— А это? — Она показала карандаш.
— Ручка? Карандаш! Карандаш!
Доктор попросила отца повторить фразу: “Никаких если и никаких но”.
— Никаких если и никаких но, — произнес отец.
Она попросила его выполнить написанное на бумаге задание, и он прочитал и зажмурился. Попросила написать предложение, и он написал: “Что я здесь делаю?” Попросила взять в правую руку листок бумаги, обеими руками свернуть вдвое и положить на колени. Попросила нарисовать циферблат со всеми цифрами, чтобы стрелки показывали одиннадцать.
Я видела, как он расстраивается от малейшей ошибки, чувствовала, как сгущается напряжение в тесном кабинете с белоснежной койкой, моделью мозга и тревожной кнопкой. Перекошенный циферблат. Мир задом наперед.
В кафе Эмма достает из сумочки зеркало, изучает свое отражение. Хмурится. Подкрашивает губы блеском.
— Славно выйти на люди, — повторяет отец. — Там нас пичкают растворимым. — Он отпивает еще глоток. — И все-таки мне там очень хорошо.
1984
Глава 7
На следующей неделе миссис Прайс стала давать мне все больше поручений, и я неизменно соглашалась. Я распечатывала задания и тесты, вертя ручку копировальной машины, хранившейся в канцелярском шкафу; миссис Прайс взяла с меня обещание не подглядывать, потому что это нечестно по отношению к остальным, и я не подглядывала, слово даю. Я собирала в монастырском саду маргаритки, астры и веточки алиссума для алтаря Девы Марии и чистила аквариум, где жила Сьюзен, самочка аксолотля. Миссис Прайс принесла ее в начале учебного года для живого уголка, и мы сгрудились вокруг аквариума, разглядывая это диковинное существо. Аксолотли — их еще называют мексиканскими ходячими рыбами — на самом деле никакие не рыбы, а хвостатые земноводные, родственники саламандр, объясняла нам миссис Прайс, но саламандры, когда вырастают, переселяются на сушу, а аксолотль на всю жизнь остается личинкой: живет в воде и не теряет свои ветвистые жабры. Поначалу мы каждое утро бегали к аквариуму поглазеть на Сьюзен, но очень скоро к ней привыкли, она была уже не в диковинку. В тот день аквариум давно пора было чистить, и я осторожно пересадила Сьюзен в пластиковый лоток — миссис Прайс говорила, что кости у аксолотлей мягкие и они очень нежные, хрупкие. Пока я меняла воду и чистила стекло, Сьюзен смотрела на меня золотистыми глазами и шевелила бахромчатыми жабрами, растопырив пальчики, удивительные, почти человеческие. Я вынула из аквариума большие плоские камни, пластмассовый сундучок, керамический горшок, где она любила прятаться, и вычистила их зубной щеткой, протерла листья искусственных растений. Затем вернула Сьюзен в аквариум и скормила ей червячка — Сьюзен схватила его и проглотила в один присест.
В лавку я опоздала на час, и отец был недоволен.
— Я думал, с тобой что-то случилось. Надо же, взяла и не пришла.
— Я была с миссис Прайс, — объяснила я в оправдание. — Помогала. Ничем опасным не занималась.
— Да, но я-то откуда знаю? Что ж ты не позвонила?
— Не было мелочи на телефон-автомат. — Вранье: я так увлеченно помогала миссис Прайс, что начисто забыла позвонить отцу.
Я ушла в подсобку разобрать и привести в порядок новый товар — вымыть ящики для цветов, начистить до блеска хрусталь.
Чуть позже отец принес пустые ценники и стал вешать на товары, с которыми я уже закончила.
— Сто пятьдесят долларов? — Я взяла в руки чайник “Роял Далтон”.
— Прошу, пойми, — сказал отец, — кроме тебя, у меня никого больше нет. — Забрав у меня чайник, он написал на ценнике “175”.
— Понимаю, — кивнула я. И указала на набор серебряных бутылочек: — Двести?
— Больше. — Голос у него все еще был недовольный.
— Сделать тебе шницель на ужин?
Отец со вздохом достал десятидолларовую бумажку, заправил мне за ухо выбившуюся прядь.
— Туда и обратно.
Мясная лавка мистера Пэрри была за углом, неподалеку от овощной лавки Фанов, и я на ходу помахала миссис Фан. Она разворачивала апельсины, завернутые в лиловую папиросную бумагу, и складывала пирамидой, на каждом апельсине красовалась зеленая наклейка-звездочка; Эми стояла за прилавком. “Что это такое?” — спросил у нее покупатель, указав взглядом на горку авокадо. Рядом был газетный киоск с кричащими журнальными обложками под проволочной сеткой: “Сенсация! Репортаж из княжеского дворца Монако”, “Что значит, когда тебя называют насильником”, “Удивительные поделки из прищепок”, дальше — химчистка: “Кожа и мех”, “Шторы”, “Свадебные платья”. И наконец, мясная лавка — красно-белый кафель, козырек над большой витриной, а на витрине связки сосисок, горы фарша, отбивные на стальных подносах, украшенных веточками искусственной петрушки. На стекле перечислены толстыми белыми буквами товары дня. На крюках подвешены окорока.