-- Для чего сжечь ихние кораблики. Нахрен. Овхо.
-- Так-то оно так. Да уж больно много их.
-- Во! Об чём и речь! Нам - такое тяжко, ни у кого другого владетеля такой силы морской нет. Ага. А у не-владетеля?
Дик ошарашенно рассматривал в полутьме радостное, довольное от загаданной загадки, лицо Акима. О ком он? Царя морского на выручку звать? Может, тут какие драконы морские огнедышащие водятся?
Насладившись растерянностью юного адмирала, Аким подтянул его за отворот кафтана и прошептал одно слово:
-- Гилянь.
Отодвинулся и подтверждающе покивал:
-- Точно-точно.
-- Э-э-э... ну... а... Не, не понял.
-- А просто. Вторая такая сила - у тамошних разбойников.
-- Но... но ведь... это ж...! Шиши морские! Душегубы-изверги!
-- Не ори. Да. И чё? Чем их меньше - тем купцу Афоне лучше. Надо ж сделать ему "хорошо"? - Вот.
-- А... а ширваншах?
-- О! Светлая головушка! Не зря тя Ваня птенцом зовёт. Из гнезда своего. Додумался! Как бы так бы столкнуть бы гилянцев и ширванцев, чтобы они друг друга порезали, корабли свои пожгли. А следом ты. Молодой и красивый, вежливо так вопрошаешь: - А кто ещё тута недодохлый есть? А давай-ка я тя додохну.
-- Ну, ты, Аким Яныч, голова! Сходно как ты князю под Семендиром втолковывал о его пользе. Хитровато заелдыриваешь. Сразу видать: славный сотник храбрых стрелков...
Аким фыркнул.
-- Ты чё? В умницы попал, а из дураков не вышел? Э-эх, кабы я был как прежде стрелецким сотником... Я бы таки заботы и в ум не брал. Да вот же ж, ручки слабеньки, ножки стареньки... Головушкой тружуся. Аж болит да пухнет. Возле Ванечки моего походивши... всяка мозга в мелкий бисер сворачивается. Да ты ж сам такой! Я ж помню, как вас тогда с Невестина в Рябиновку привезли. Полено-поленом. Тока шо молоденькое. Мхом не позадёрнувшееся.
Дик покраснел в темноте. Это очень здорово, что брат тогда решился к "Зверю Лютому" пойти. И вот эскадра под его командованием бороздит Хазарское море. А попали бы к родне... стал бы лириком, пел бы на клиросе. Если повезло бы.
***
"Одним судьба дает крылья, а другим - пинка.
И вроде бы все летят...
Но какая разница в технике полета!".
Дику судьба дала мощного пинка. Внезапной смертью родителей, пепелищем на месте отеческого дома. И заставила "обрести крылья". В форме белых, широко распахнутых, парусов "шилохвостов".
Говорят: "В коня - корм". А здесь? - В летуна пинок?
***
-- Оно бы хорошо. Гилянцев натравить. Да только те шиши, как я слыхал, в россыпи. У них там ватажковых с полсотни, все промеж себя грызутся, ножей с рук не выпускают, спиной друг к другу не поворачивают. Да и мы тем шишам... никак.
Аким поковырял ногтем рундук, посмотрел вдаль, в темноту волнующегося моря.
-- Мда. Умён. За что тя Воевода и любит. Ещё он любит приговаривать: дорогу осилит идущий. А дорога у нас с тобой простая: чтобы Афоне-купцу - хорошо. Для того ширванские кораблики - долой. Сами не могём - других позовём. Как Воевода с Подкидышем в Саксине. А мы тута - шишей гилянских.
-- Не пойдут они. Малым числом - испугаются. А большим числом - переругаются.
-- Ага. Точно. И тута - худо, и тама - тошно. А между? А? По лезвию?
-- Хм. И где ж нам такого проводника взять? Чтобы тропку по лезвию показал.
-- А в трюме сидит, рыбку трескает, Лызлой зовётся.
-- Так он же вор! Ему ни про что верить нельзя!
Аким покровительственно рассматривал вскинувшегося, явив живость юношескую, Дика. После тяжко вздохнул:
-- Во-от! Кабы я так в сотниках и оставался, я б такому... голову долой и думать неча. А вот коли я голова Посольского приказа, то... Колебаюсь я ныне. Аж заколебался. Как Ванечка сказывает: "Дело должно начинаться в колебаниях, а заканчиваться решительно, потому что если дело начинается слишком решительно, то обычно заканчивается колебаниями".
Он вдруг сдёрнул шапку и, наклонившись к Дику темечком с поредевшими волосами, спросил. Вроде дурашливо, но и с немалой долей тревоги:
-- Ты глянь. Дыма ещё нету? Пар не валит? Вар не летит? Странно. Будто кипит и заворачивается. Мозга моя. Это ж надо к шишу морскому в душу влезть! Какие тама у него мыслишки шевелятся - вызнать. И к пользе приспособить. Ванечка-то как-то мудреца одного вспоминал. Черно... черномординного: "Мы будем проводить иностранную политику иностранными руками". Да уж... Вот евоными лызлиными ручёночками.
Одел шапку, выровнял её и объясняюще уточнил:
-- К нашей пользе. Чтобы Афоне, итить его и прибыль евоную, хорошо стало.
Нет, девочка, ничего этого я тогда не знал - радиосвязь на этом направлении у нас появилась чуть позже. Это было его, Акима Яновича Рябины, решение. Это их - Рябины, Дика, Афони - исполнение. Не надо делать из меня отца-мудреца-всему научателя и создавателя. Мы с Акимом прожили рядом десять лет. Иногда - далеко, но больше - близко. Не вёрстами близко - душами. Мы часто и много ругались-обижались, "искрили друг об друга". И оба друг у друга учились.