Здание министерства обращало на себя внимание нарочитой неприметностью. Вход в него находился на задворках, со стороны тупика. Приземистое каменное строение с полукруглыми окошками-бойницами выделялось в окружении изысканно вычурных зданий, как аскет в толпе расфуфыренных кавалеров.
У входной двери дежурили два солдата в парадных черно-белых мундирах.
— Вы куда, госпожа? — поинтересовался один из них — высокий и тощий.
— Не видишь — веду ребенка на экзамен. — Тетка выразительно помахала направлением.
— Боюсь, вы опоздали. — В голосе солдата проскользнуло сочувствие. — «Солнечную сотню» набрали еще неделю назад. В этом году очень много желающих.
Альдис показалось, что мир вокруг покачнулся. В животе все скрутилось в тяжелый, промерзлый комок. Она впилась себе ногтями в руку, чтобы не закричать от чудовищной несправедливости происходящего.
И чтобы не вцепиться в горло эрле Ауд.
Тетка уже приоткрыла рот, чтобы начать скандалить, когда вмешался второй солдат — смуглый коренастый крепыш:
— Погоди. Ты что, не слышал? Три дня назад объявлен дополнительный набор. Специальным распоряжением выделено еще десять мест.
Облегчение было таким сильным, что девушка разом обмякла и еле устояла на ногах.
— И чего они? — вяло удивился первый. — Ну, проходите тогда, госпожа. Направо по коридору, комната номер двенадцать.
Кабинет был погружен в сонное тепло. Солнце ложилось косыми лучами сквозь узкий оконный проем, и мелкие пылинки плясали в его ярком свете. Негромко капала вода в клепсидре. Чиновник за столом, как и часовой, был одет в черно-белую форменную куртку. Нашивки на рукаве говорили, что он пребывает в звании лейтенанта, а объемное брюшко и густо присыпанные словно солью баки намекали, что длится это пребывание уже не первый десяток лет. Лицо чиновника хранило выражение вселенской скуки, глаза лениво следили за полетом большой черной мухи. Появление Альдис с опекуншей вызвало у лейтенанта только короткий зевок.
— Чего так поздно-то? — ворчливо осведомился он. — Последний день, вечером отплытие. У нас и экзаменаторы, поди, разбежались.
— Как же я ее в начале сезона повезу? — возмутилась тетка. — Набьют они рыбы без меня, как же!
— Ну-ну, — лениво протянул лейтенант. — Ваше счастье, что Храм просил об увеличении квот и у нас недобор шесть человек. Иначе пришлось бы тебе, красавица, возвращаться обратно.
Альдис поморщилась. Мысль о том, что путешествие могло окончиться ничем и пришлось бы возвращаться в Акулью бухту, была невыносима.
— Ладно, давайте ваши бумаги.
Тетка с готовностью достала тубусы с бумагами.
— Имя?
— Альдис Суртсдоттир.
— Сурт? Дали же боги имечко! Возраст?
— Пятнадцать зим.
— Дочка ваша?
— Племянница, — хмыкнула тетка. — Моего беспутного братца отродье.
— А родители где?
— Умерли.
— Родня по матери?
Тетку передернуло:
— Не из благородных. Рыбаки.
— Ага. Байстрючка, значит? — уточнил лейтенант. Уточнил без презрения, равнодушно и деловито, но девушка все равно вспыхнула.
— Не совсем, — поправила тетка.
— Это как — не совсем?
— Женился мой братец. В Храме, все по правилам. Документы есть. Но в Геральдическую палату не сообщал.
— М-да… — Чиновник поглядел на девушку с сочувствием. — Трудно тебе будет доказать, что не байстрючка. — И, уже обращаясь к тетке: — Вы единственный опекун?
— Да. Вот документы.
Альдис терпеливо ждала, пока чиновник переносил содержание документов на официальные бланки и задавал нудные уточняющие вопросы. Рывки от отчаяния к надежде отнимали слишком много сил, незримая рука докручивала пружину на последние обороты. Девушка запретила себе надеяться на удачный исход событий до того, как ступит на берег Виндерхейма, чтобы страх неудачи не лишил ее остатков мужества.
Но лейтенант больше ни к чему не придирался, поставил печать, отдал документы и сообщил:
— Сначала медосмотр в третьей комнате. Потом на экзамен во вторую и на собеседование в шестую.
— Раздевайся, — велела белокурая женщина в форме военного медика.
Альдис покосилась на вторую женщину — невысокую, крепко сбитую, с раскосыми черными глазами. Чжанка или ниронка. Скорее все-таки ниронка — у чжанок лица более плоские. Женщина сидела, вольготно развалившись в кресле, и выходить или отворачиваться не собиралась.
— Чего смотришь? — хмыкнула она. — Привыкай, в армии ломакам не место.