— Ну что ж, — рассудительно произнес я, — есть и более прохладные места. Например, Баффинова Земля.
— В самом деле? — заинтересовался Людвиг.
— Этот наш друг, — я показал на бармена, — может тебе рассказать про Баффинову Землю.
Бармен, с лицом невыразительным, как лужа дегтя, принялся полировать какой-то стакан.
— На Баффиновой Земле прохладно, — негромко произнес он. — Так прохладно, что там производят особые спиртные напитки, чтобы бутылки не лопались.
Людвиг задумался.
— Какой крепости? — спросил он.
Бармен вздохнул. Чувствовалось, что он начинает понимать мои затруднения.
— На Баффиновой Земле, — пришел я ему на помощь, — тебе пришлось бы испытать на себе гостеприимство эскимосов. Есть в больших количествах ворвань, тереться носами с веселыми эскимосками…
— Что такое ворвань? — пожелал узнать Людвиг.
— Это небольшой, но достаточно важный, изогнутый участок нижней части кишечника кита, достигшего совершеннолетия, — сказал я.
— Пойманного в августе, в полнолуние, когда начинают таять айсберги, — уверенно заявил бармен, чем заслужил мое безмерное восхищение.
— Убитого гарпуном, — смело добавил я.
— Не думаю, чтобы мне это понравилось, — сказал Людвиг. — Должно быть, на вкус что-то вроде рыбы, да? Меня всегда тошнит от копченой селедки и страшно хочется пить.
Я снова посмотрел на бармена, он ответил сочувственным взглядом.
— Видишь, — сказал я ему, — каким приятелем я обзавелся. Настоящий гунн.
— Точно, сэр, — отозвался бармен. — Думаю, неделька-другая в Дублине пошла бы ему на пользу. Не хуже психушки, говорят люди.
— Я подумаю, — обещал я ему.
— В Дублине очень влажно, верно? — спросил Людвиг, искренне желая пополнить свои знания.
— Верно, — ответил бармен. — Его еще называют Северной Венецией. Именно там была изобретена гондола.
— Но я думал… — начал озадаченный Людвиг.
— Пошли, — перебил я, беря его за руку. — Пойдем поедим копченой селедки.
За превосходной трапезой Людвиг облегчил душу, поведав мне про Пенни. Дескать, она и молодая, и веселая (хотя и лишенная чувства юмора, предположил я), но они постоянно ссорятся, постоянно. Она всегда копается, когда надо куда-то собраться, всегда поступает наперекор ему, но самый большой грех — спеша одеться, разбрасывает по полу чулки и бюстгальтеры. Людвиг полагал, что именно эта привычка в сочетании с некоторой разницей в возрасте делает невозможной саму мысль о женитьбе, во всяком случае весьма сомнительной. Я возразил, что это как раз то, что ему нужно: молодая живая особа, которая будет спорить с ним и заставлять ходить по пояс в разбросанных чулках и бюстгальтерах. Сказал, что множество браков распалось из-за чрезмерной аккуратности жены и множество были спасены уроненным вовремя бюстгальтером. Новизна этой идеи поразила Людвига, и после двух бутылок превосходного вина я почти убедил его завести вместе с Пенни собственную гостиницу в Борнмуте, при условии, что она не станет ронять бюстгальтеры в коридорах.
— Я написал ей, приглашая приехать в Борнмут и побыть со мной во время моего отпуска, — признался он.
— И что же она?
— Не ответила. Я очень беспокоюсь, — озабоченно сказал Людвиг.
— Перестань беспокоиться, — твердо произнес я. — Знай ты французскую почту, как я ее знаю, вообще не стал бы беспокоиться. Письмо, в котором говорится, что она приедет и любит тебя, придет в твой сотый день рождения.
Людвиг испуганно воззрился на меня.
— Шутка, — объяснил я.
— О! — воскликнул он с облегчением. — Значит, думаешь, она согласится?
— Непременно, — заверил я его. — Кто может устоять против ухаживания грязного гунна?
Эту шутку он уже знал, а потому громко расхохотался. Потом опять посерьезнел.
— Ты много путешествуешь? — спросил он.
— Порядочно.
— Это… ну… выбивает тебя из колеи?
— Нет. А что?
— Понимаешь, когда приближается отпуск, я всегда страшно нервничаю и у меня расстраивается желудок, — признался Людвиг. — Чем ближе отпуск, тем мне хуже. И когда отпуск начинается, мне так плохо, что я не получаю никакого удовольствия.
— Тебе нужен транквилизатор, — сказал я. — Могу поделиться.
— Поможет? — спросил он с надеждой.
— Конечно. Не забудь напомнить, у меня где-то лежит. Сам принимаю, когда перетружусь.
— Большое спасибо, — сказал Людвиг. — Хочется хорошо провести отпуск.
— Будешь доволен, — пообещал я. — И Пенни тоже.