– Вылетели за пределы района, – заметил Лорен, глядя на часы. – Давай вверх, Роджер.
– Простите, мистер Стервесант, но у этого тумана нет дна, – со вздохом облегчения сказал Роджер и поднял нос Лира.
– Ничего не получилось! – пробормотал я. – Забудем об этом, Ло. Летим в Маун.
Лорен повернулся спиной ко мне и взглянул в лицо Салли. Она стояла у него за плечом. Я не видел ее лица, но мог догадаться о его выражении, когда она негромко спросила: "Струсили?"
Лорен еще какое-то время смотрел на нее, потом улыбнулся. Я почувствовл желание разложить Салли у себя на коленях и в кровь избить ее ароматный зад. Страх, который я испытывал за минуту до этого, превратился в настоящий ужас: я уже и раньше видел у Лорена такую улыбку.
– Ну, ладно, Роджер, – сказал он, сунув карту и хронометр в карман своего сидения, – беру управление на себя. – Лир встал на одно крыло и под максимальным углом начал попорот. Все было выполнено так превосходно, что мы с Салли лишь слегка присели от перегрузки.
Лорен выровнял машину и минуты три летел назад по прежнему нашему курсу. Я украдкой бросил взгляд на Салли. Глаза ее сверкали, она покраснела от возбуждения, смотрела вперед в непроницаемую тьму.
Лорен снова резко повернул и полетел прежним маршрутом, наклонив нос. Но на этот раз полет не был осторожным прощупыванием с включенными подкрылками и тормозами. Лорен вел машину быстро и смело. Салли схватила меня за руку и сжала. Я боялся и сердился на них обоих. Я слишком стар для таких игр, но ответил на ее пожатие. Не только для ее успокоения, но и для собственного.
– Боже, Ло! – выпалил я. – Полегче! – Никто не обратил на это внимания. Роджер застыл в своем кресле, сжав ручки, напряженно глядя вперед. Лорен спокойно сидел за приборами, бросая нас в смертельную опасность, а Салли – черт бы ее побрал! – широко улыбалась и держалась за мою ледяную руку, как ребенок на роликовых коньках.
Неожиданно на нас обрушился дождь, его жемчужные полосы зазмеились по круглому перплексовому ветровому стеклу. Я снова попытался запротестовать, но голос застрял у меня в горле. Снаружи ревел ветер. Он бросал стройное сверкающее тело Лира, крылья закачались. Я чуть не заплакал. Я не хочу умирать. Вчера было бы нормально, но после сегодняшней ночи!
Но тут Лорен увидел землю и прекратил спуск. Толчок, от которого нас с Салли бросило друг к другу, и самолет выровнялся.
Это еще более ужасное зрелище, чем слепое падение в пространстве. Темные туманные очертания деревьев под нами почти касались корпуса ветвями, раскачиваемыми ветром; впереди виднелся гигантский баобаб, и Лорен с трудом перемахнул через него. Секунды тянулись, как целая жизнь, и неожиданно грязные полосы дождя и тумана остались позади, мы попали в участок хорошей погоды.
Прямо перед нами, освещаемый водянистыми солнечными лучами, возвышался вал из красного камня. Мы едва успели его заметить, как Лорен поставил машину на хвост, скалы, казалось, царапнули брюхо самолета, мы перевалили через вершину и устремились в облака, а от ускорения меня прижало к полу.
Все молчали, пока мы снова не оказались высоко вверху в ярком солнечном свете. Салли мягко отняла руку, а Лорен повернулся и взглянул на нас. Я с мрачным удовлетворением заметил, что и он, и Салли слегка позеленели. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Потом Лорен заржал.
– Смотрите на лицо Бена! – взревел он, и Салли тоже решила, что это очень забавно. Когда они кончили смеяться, Салли оживленно спросила:
– Кто-нибудь заметил руины? Я видела только холмы, но не руины.
– А я видел только свою могилу, – проворчал Роджер, и я знал, что он испытывает.
К тому времени как мы достигли Мауна, облака начали рассеиваться. Роджер ввел машину в просвет и спокойно посадил ее, и Питер Ларкин уже ждал нас.
Таких, как Питер, осталось очень немного. Настоящий анахронизм, вплоть до пояса с патронами на груди, куртки для продвижения в кустах и брюк, заправленных за голенища сапог. У него большое красное мясистое лицо и огромные руки, указательный палец на правой руке в шрамах от отдачи тяжелых ружей. Единственный уровень общения для него – это хриплый, пропитанный парами виски крик. У него никаких чувств и очень мало разума, поэтому он никогда не испытывает страха. Всю жизнь он прожил в Африке и даже не побеспокоился изучить хоть один из туземных языков. Он разговаривает на лингво франка Южной Африки и подкрепляет свои распоряжения кулаком или пинками. Его знания фауны ограничены сведениями о том, как выследить зверя и куда стрелять, чтобы его свалить. Но есть что-то привлекательное в этом слоновьем придурковатом облике.
Пока банда его охотников грузила наше оборудование в машины, он выкрикивал мне и Лорену свои бессодержательные, но дружелюбные глупости.
– Я бы хотел отправиться с вами. Но завтра прибывает толпа янки с толстой пачкой зелененьких. Вы меня слишком поздно предупредили, мистер Стервесант. Я вам даю лучших парней. На юге прошли хорошие дожди, там много добычи. В это время года можете встретить сернобыка. Ну, конечно, джамбо. И я не удивился, если бы вам попали один-два симбы…
Такое кокетливое использование ласкательных названий для дичи особенно отвратительно, когда вспомнишь, что единственное намерение при этом – угостить зверя пулей из мощного ружья. Я пошел туда, где Салли присматривала за погрузкой багажа.
– Уже больше часа дня, – заявила она. – Когда начнем поиски?
– Вероятно, к концу дня доберемся до котловины Макарикари. Туда около двухсот миль по хорошей дороге. А завтра погрузимся в местность, заросшую бушем.
– Эрнест Хемингуэй отправляется с нами? – спросила она, с отвращением глядя на Питера Ларкина.
– К несчастью, нет, – заверил я ее. Я пытался понять, кто же нас сопровождает. Два шофера, их высокий статус очевиден по белым рубашкам, длинным серым брюкам и обуви на ногах, с татуировкой вокруг шеи. По одному на каждый из трехтонных грузовиков. Затем повар, набравший приличный вес от постоянных проб пищи, кожа его лоснится от хорошего питания. Два согбенных седобородых носильщика ружей, которые ревниво отобрали спортивные ружья Лорена из всего багажа, извлекли их из чехлов и любовно разглядывали. Это элита, они не принимали участия в лихорадочной суете вокруг нашего багажа. Грузили в основном бамангвота, я прислушивался к их разговорам. А носильщики ружей матабеле, как и следовало ожидать, а шоферы шангааны. Я смогу понимать каждое слово, сказанное участниками экспедиции.
– Кстати, Сал, – негромко сказал я, – не рассказывай, что я знаю их языки.
– Почему? – Сал удивилась.
– Мне нравится слушать их разговоры, а если они знают, что их понимают, то замыкаются.
– Свенгали! – Она скорчила гримасу. Не думаю, чтобы я стал смеяться, если бы кто-нибудь назвал меня так. Слишком близко к истине. Мы отправились прощаться с пилотом Роджером.
– Не распугайте львов, – сказал Роджер Салли. Очевидно, у нее появился еще один поклонник. Он забрался в самолет, и мы смотрели, как он выруливает на конец взлетной полосы, взлетает и направляется на юг.
– Чего мы ждем? – спросил Лорен.
– Действительно, чего? – согласился я.
Лорен сел за руль лендровера, я рядом с ним. Салли – на заднем сидении вместе с переносчиками ружей.
– С вами двумя на земле гораздо безопасней, – сказал я.
Дорога шла по открытой, поросшей кустарниками и баобабами местности. Сухой, сожженной солнцем. Лендровер поднимал облако пыли, и грузовики шли за нами на расстоянии, чтобы пыль осела. Изредка приходилось пересекать крутые каменистые сухие русла рек, время от времени попадались деревни с глинобитными хижинами с крытой тростником крышей, где по обе стороны дороги выстраивались цепочки обнаженных пузатых негритят, они махали нам руками и пели, будто мы королевский поезд. Салли истратила все пенни, бросая им и с восторгом следя за начинавшейся свалкой. Когда она начала выбрасывать в окно наш ланч, я взял гитару, чтобы отвлечь ее.