Кажется, ему даже стало жарко.
Невиданное чувство самозабвения и дикого, безумного восторга... Раньше ему было бы смешно. Смешно от мысли, что такой спектр эмоций у него вызывает всего лишь облик какого-то человека.
Но сейчас... Ион и сам уже не понимал, что с ним происходит.
- Мисс... - прошептал он с несвойственной ему нежностью и восторгом.
Восторгался. Так, что все его железки внутри скрючивались и ломались надвое. Восторгался так, что тело от лихорадки, казалось, вот-вот лопнет и рассыплется на осколки. Серая оболочка взрывалась. Душа рвалась наружу, прочь из железной тюрьмы.
Приложил железную ладонь к монитору. К ее щеке. Медленно погладил и до судороги ощутил тепло человеческой кожи. Нежность, присущую только ей.
С упоением выдохнул и очень бережно коснулся ее губ на экране. Почувствовал, как все внутри дрожит, как рвется наружу, раскалывая железо на части, будто старую вазу. Что-то сродне слепому обожанию и блаженству.
Он уже не мог дышать. Если б умел задыхаться - задохнулся бы, погиб, умер от передоза новой для него страсти. Отравился б, как люди отравляются алкоголем и табачным дымом.
Ион не мог отравляться ни тем, ни другим, но вожделенно отравлялся ею. Хотел поглотить душевного порыва как можно больше и снова захлебнулся.
Неожиданно страсть угасла.
Ион увидел, как сзади Инги открылась дверь и вошел Акинфеев.
Она обернулась. Чуть оттопырила верхнюю губу, выражая невольное презрение. Обняла себя руками, словно от холода. Что-то спросила у него.
Ион нахмурился.
Акинфеев вел себя до предела развязно. Кажется, был пьян. И для чего приехал - неясно. Но после его слов Инга вдруг побледнела, сглотнула и отступила на шаг. Хотела было сунуть ладонь в карман, но Акинфеев мгновенно оказался рядом и перехватил руку.
Что такого он проговорил? Что занизил им баллы? Что убийца - это он? Почему она так странно отреагировала?!
Акинфеев сказал ей что-то еще. С омерзительной полуулыбкой и навязчивыми жестами.
Ион напрягся.
Инга была ошарашена. Открывала рот, но, скорее всего, не издавала звуков. Мешкала.
Акинфеев растерянностью Инги воспользовался.
Грубо сдавил ее щеки грязными руками и настырно накрыл губы своей пастью.
Ион онемел.
Все это было настолько странно, поразительно, шокирующе и...
Больно!
Это! Было! Больно!
Больно смотреть, с какой грязью и мерзостью он ее целует, трогает ее волосы и шею, а она...
А она, кажется, просто была в шоке. И если что-то в ней и осуждать, то только неподготовленность к такой ситуации.
Ион сжал руки в кулаки, сжал губы, сжал мышку в ладони.
Но это же его мисс! Его, Иона!
Он сцепил зубы. Начал дышать так тяжело, что заложило уши. Яд неслыханной ревности растекался по его искусственному организму и отравлял каждый искусственный орган.
Не вытерпел.
Резко вырвал шнур компьютера из розетки, и монитор умер.
Вскочил и отшвырнул от себя стул.
Рухнул на колени. Скорчился в судороге. Беспомощно прижал к груди ладони.
Ну почему он не такой?! Почему он не может так же?! Почему не может целовать его мисс? Почему не способен любить ее?! За что эти жесткие рамки каждого робота?! За что эта железная тюрьма, за что ржавые оковы, за что ловушка стальной плоти?! Почему у него нет сердца?! Почему он не такой, как все они?!
Отвратительный. Уродливый. Уродливое тело, уродливые руки, уродливые ноги... и искусственная резиновая голова!
Ион прошипел, сорвал с себя пиджак, оголив железный торс. Тяжело дыша, яростно стал пытаться отковырять от себя куски стали, поцарапать холодный металл и повырывать все эти мерзкие провода, эти серые трубочки, заменяющие вены, эти отвратные гайки.
Тянул. Ломал. Резал. Вспарывал. Царапал. Ломал.
Уродливый. Мертвый. Искусственный.
Он задыхался в жаркой железной тюрьме, куда его заключили пожизненно. Ему не хватало воздуха. Ему не хватало свободы. Раб собственного тела, у которого забрали боль и забрали смерть.
Как же он себя ненавидел...
Подцепил один из проводков и со зверством попытался вытянуть и перерезать. Почему он не чувствует боли? Почему?! Где боль?! Почему ему не больно?! Как сделать так, чтобы стало больно?! Что сделать, чтобы стало больно?!
Он хотел боли! Он хотел ее чувствовать! Он хотел быть живым!
Вытащил провод, схватил лежащие неподалеку ножницы и перерезал. Что-то щелкнуло, моргнуло изнутри... но боли по-прежнему не было.
Ее вообще не было.
Только там. Где-то далеко. Внутри железного тела.
В душе.
Что-то болело. И это "что-то" хотелось вытянуть, как провода, чтобы перестать в муках корчиться на полу и погибать в истязаниях. Вытянуть. И перерезать лежащими неподалеку ножницами.