Вазу забрал. Отправился с ней в ванную комнату и только набрал в нее воду, как все вдруг окутало красным светом, а механический женский голос монотонно забубнил:
- Внимание, пожарная тревога! Просьба всем немедленно покинуть здание.
Ион обернулся и чуть заметно усмехнулся.
С потолка заструились брызги воды, и вскоре огонь был погашен.
А Ион так и сидел, промокая под струями, что проникали сквозь его пиджак и ласкали железо. Представлял, что это дождь. Настоящий. Живой. Представлял, что сидит сейчас не в тюрьме лаборатории, а где-нибудь в лесу.
Ночь. По листьям деревьев барабанит дождь. Пахнет сырой землей. Грязно. На небе - тучи. И никого. Лишь она одна. Ион держит ее за руку и просто сидит, ни о чем не говоря и не думая. Сидит, наслаждаясь тишиной и нежностью ее кожи...
Ион поморщился и в муках прижал руки к груди. Эти мысли настолько эмоциональны, настолько тяжелы и многозначительны для него, что он попросту не может долго думать об Инге, что у него случается передоз от любви, передоз ее красотой, ее совершенством и великолепием. Он словно пьян самым дорогим в мире вином, пьян до судороги, и если сделает еще хоть глоток - потеряет сознания от пресыщения изумительным алкоголем. Инга прекрасна, и прекрасно в ней все: ее взгляд, ее мимика, ее улыбка, ее волосы, ее профиль. Что-то начинало болеть внутри, когда Ион видел ее, что-то перекрывало дыхание и ударяло в виски. Одновременно хотелось и смотреть на нее вечно, и раздирать глотку от слишком изумительной грации его богини.
И какая-то сволочь посмела ее совершенство опозорить?! Кто-то посмел видеть ее в таком образе, в котором видеть не должен?! Кто-то чужой посмел на нее смотреть?!
Ион подошел к шкафу, вынул оттуда темно-серый дождевик с капюшоном, черные перчатки и легкие штаны, подаренные когда-то Иваном Александровичем.
Незаметно сложил все и спрятал за пазуху пиджака. Благо, ткань всех вещей была тонкой, и они умещались.
Вышел в коридор, где уже разгорелась настоящая паника.
- Кто горит? Где горит?! Какой пожар?!
- Опять, поди, тренерша курит где попало...
- Что за шумиха, етитькин титькин? Никто не сгорит, успокойтесь и не трындите!
Ион тенью скользнул вдоль стены.
Бесшумной змеей вполз в паникующую массу.
И нашел в ней того, кто был ему нужен.
- О, Ион... - забормотал Дупталепт, замялся, затоптался на месте. - Здравствуйте... Ион... Как у вас отчество? А то... невежливо без отчества, вы же все-таки на человека походите...
Ион любезно улыбнулся.
- Здравствуйте, сэр.
- Ой, здравствуйте-здравствуйте... Ион Иванович...
Ион на секунду растерялся.
Улыбнулся еще шире и прожурчал:
- Ужасный пожар. Да, сэр?
- Конечно! Конечно, несомненно!
- У меня сломалась кольцевая вешалка. У всех сейчас такая паника, а вы сохраняете самообладание. Не поможете? Я мог бы и сам, сэр, но процесс требует двоих. Один подкручивает, а другой регулирует захват колец.
Дупталепт побледнел. Оглянулся по сторонам и неуверенно пробормотал:
- Ну, я... Конечно, я помогу, но... Это не слишком сложно? Я справлюсь? Я ведь чинить не умею...
- Все под моим руководством, сэр. Не переживайте. Ждите, я принесу из подвала инструменты. Вместе мы оперативно справимся с работой.
Дупталепт побледнел еще сильнее, но кивнул.
Ион отряхнул с плеч пиджака пыль.
Вышел из института и быстрым шагом направился... куда? Этого он не знал. Просто подальше от этого места. Подальше от белых стен и внимательных камер.
В рощу.
Куда тянуло его всегда. Где не было мертвых приборов. Не было людей, которые мнят себя хозяевами и господами. Не было электроники, гудящих приборов, не было машин и компьютеров, не было техники и телевизоров, не было неоновых ламп и запаха железа, не было двуличности, лжи и безразличия.
Но были деревья. Полусонные, утомленные борьбой с природой. Были алмазы-градинки, которые россыпью устилали мокрую траву и хрустели под ногами. Было рваное небо. Была вечерняя прохлада и последождевая свежесть. Был запах сырой коры и влажных листьев. Была тишина и безмятежность, сонливость и безмолвие, очарование и покой.
Была жизнь.
Ион присел под кривую березу. Обнял колени и уткнулся в них лицом. Вздохнул.
Вот где его дом.
Вот где он может оголить душу и поверить, что она действительно у него есть.
Вот где ни о чем не думает, не боится людей, не сгорает от собственных эмоций.
Меланхолично и безэмоционально снял с себя и промокший пиджак, и брюки.