Инга снова захохотала. С невыносимой болью, едва ли не с плачем.
- Как открыть саркофаг? - рубанула она, резко оборвав смех.
Иван Александрович вяло бросил:
- Освободите мне руки. Вы же все равно не сможете сами.
- Как?!
- Вам ничего мои слова не дадут.
- Как, черт тебя дери?!
Иван Александрович устало рассмеялся.
Ион ждал. Ему как-то все вокруг наскучило. Больше не интересовали ни речи Ивана Александровича, ни все эти полицейские, ни убитые люди. Создатель - главный враг для Инги, и с ним Ион уже давно все решил. Остальные, кто угрожал ее жизни, устранены. Она в безопасности. Хотелось уже поскорее забыть обо всей этой кутерьме, закрыться в какой-нибудь тесной комнате - и обязательно жаркой, чтобы Инга сняла с себя ненужную одежду - и бесконечно рисовать пальцами невидимые узоры на нежнейшей коже его мисс...
- Вы так и не хотите меня выпускать, - печально произнес Иван Александрович.
- Что?! После всего, что ты сделал?! После убийств Женьки, Матвея, Очкарика... Это же ты убил Дупталепта?
Иван Александрович замер.
Посмотрел на Иона. Едва заметно ухмыльнулся и кивнул:
- Я. И Акинфеева убил тоже я. С помощью Дупталепта, который толкнул его под пресс. А затем расправился и с Егором.
- Я и не сомневалась! Ни на секунду, представляешь?! Так как открыть саркофаг?!
- Да ничего я больше тебе не скажу! Ты знаешь, что делать!
Инга топнула ногой. Жестом приказала полицейским запереть двери и поставить Ивана Александровича под прицел.
Резко подошла к нему и расстегнула наручники.
Иван Александрович встал.
Потянулся. Развел руки и повращал кистями.
Мельком взглянул на полицейских.
Бесшумно подошел к Иону и вдруг крикнул:
- Солнечник мой! Сыночек! Какой же большой ты вырос, какой красивый! Девки поди табунами бегают?
В стороне полицейских прокатился тихий смешок.
Инга побледнела и рявкнула:
- Отойди от него! Не приближайся даже!
- Масенький мой! - причитал Иван Александрович, по-отцовски трепля щеки Иона. - Мой железненький! Умный-то какой вырос, говорить умеет, думать умеет... ой, чудо! Пушиночка моя крохотная! Яблочко серенькое!
Ион не находил слов. Да и слова здесь были излишни. Он же чокнутый, он напрочь чокнутый. Дождаться только, когда все это закончится...
Иван Александрович вдруг наклонился к нему и прошептал на ухо:
- Ты знаешь, что надо делать. Я на тебя рассчитываю. Не подведи, сынок.
Ион чуть поджал губы. Инерциально отдалился от Ивана Александровича и отвернулся к окну.
Да, он знал, что надо делать. Только, думается, его интересы никак не совпадали с интересами создателя.
Иван Александрович наконец отошел от него и приблизился к статуе.
Его лицо приобрело умиротворенно-блаженное выражение. Он полуобнял золотое тело женщины, которая ехала сюда аж из самой лаборатории. Неожиданно вдавил статуе один глаз, и саркофаг с шипением открылся.
Полицейские схватились за оружие. Один из них скорчился на полу, сдерживая рвотные позывы.
Инга обомлела.
Ион сглотнул и вжался в стену. Почувствовал, как сбивается его дыхание и дрожат ноги.
В саркофаге действительно была женщина.
Но женщиной ее можно назвать с очень большой натяжкой.
Иван Александрович поиздевался над ней очень, очень хорошо. Над женщиной, которую любил больше жизни?..
У нее не было лица. А, вернее, не имелось на лице кожи. То ли оно так обгорело, то ли ее облили кислотой.
Но кожи не имелось почти нигде. В каких-то местах вместо ран серело тусклое железо. Руки чем-то походили на руки Иона, но были изящными, тонкими, женственными и... механическими.
Жена Ивана Александровича оказалась роботом. Ион угадал. Вот только сейчас понял, что такой она была не всегда. Что ее механизировали. Возможно, оживили. Обезобразили лицо, обрили налысо голову... Вырезали сердце.
Женщина не могла двигаться. Кажется, это тоже идея Ивана Александровича. Его жена только хрипло дышала и с такой болью, с такой мольбой, с такой непередаваемой просьбой смотрела на всех и беспомощно шевелила губами, пытаясь сказать хоть слово, что хотелось броситься к ней, обнять, прижать к себе и уверить, что все будет хорошо.
И вдруг Иона обдало холодом.
Каково ей было сидеть дни, может, даже года в маленьком темном саркофаге без возможности двигаться, говорить и даже умирать?! Что она думала в этот момент?! Она ведь живая, она была живой, так как можно было так с ней поступить?! Она не игрушка! Она - человек! А ее закрыли в коробке, забрав и внешний мир, и голос, и лицо, и волосы, и кожу, и сердце, и смерть!