– Эвелин… а, – произнесла я и захлопала ртом от осознания того, что весь мой план с амнезией летит в тартарары: я спалилась по полной. Потому, как не может человек, потерявший память, помнить своего имени.
– Ну? А дальше? – внимательно посмотрел на меня старик.
– Не помню… – жалобно пробормотала я.
– А из какого ты мира? Помнишь хоть что-нибудь?
– Да что ты привязался, старый болван?! – снова не выдержала сестра Мерле. – Сказано же тебе, не помнит она. Отстань от девочки! Она и так сегодня уже натерпелась.
Ульрих фыркнул и проигнорировал монахиню.
– Ладно, раз не помнишь, то и к лучшему. А то, чтобы исключить попытку возвращения домой, пришлось бы тебе стирать память. Представляешь себе лица родственников, когда странники возвращаются домой, где их уже похоронили, в чужом теле и заявляют: «Мама-папа, я вернулся»? К тому же, эта процедура очень болезненна… Да долго, хлопотно… и вообще у меня уже обед начался! В общем, ну его, это стирание памяти, без него обойдёмся.
Я с облегчением выдохнула: само мимо пронесло! Он взял со стола какой-то гладкий цилиндрический кристалл:
– Давай-ка сюда свою левую руку. Будет немного жечь, – я протянула ему требуемое. Ульрих быстро коснулся цилиндром моего левого запястья, что-то пробурчал себе под нос, и руку обожгло болью. Но неприятные ощущения быстро ушли, и на коже осталось похожее на тату почти чёрное клеймо.
– Эвалин Перри, – прочитала я вслух витиеватую вязь.
Ульрих согласно кивал головой:
– «Перри» переводится как «странник». Это стандартная фамилия для таких, как ты. Вместе с меткой на одежде у тебя будет ещё год проявляться символ, обозначающий, что ты странник. Это поможет тебе избежать неприятностей. Например, если вдруг ты нарушишь какое-нибудь негласное правило неизвестной расы.
– Это метка, наоборот, добавит девочке неприятностей, – снова подала голос Мерле. – Люди зачастую относятся к странникам с предвзятостью.
– Закон есть закон, – огрызнулся старик. – Не мне решать. Я, может быть, тоже убеждён, что проявляющаяся метка на одежде – это уже слишком. Достаточно уже фамилии, которая в некоторых районах используется в качестве ругательства…
Новая информация меня не порадовала. Только этого мне ещё не хватало!
– Ничего, дорогая, – мягко проговорила Мерле. – Выйдешь замуж, и фамилия изменится. К счастью, ты девочка, и для тебя это не навсегда.
Ну да, конечно. Только вот как раз-таки замуж я и не планировала. Всё, хватит с меня. Одного Женечки за глаза хватило. Буду жить для себя, раз шанс такой выдался. А любовь-морковь и белое платье… Нет уж, пусть у кого-нибудь другого случаются.
– К чему такое кислое личико? – решил поддержать меня Ульрих. – Я уверен, год пролетит быстро, и не заметишь, как метка перестанет проявляться на одежде. Эвалин Перри, вполне неплохо звучит, как по мне.
– Очень даже плохо! – прошипела Мерле. – Ты, старый осел, что наделал?! Ладно, фамилия, против закона не попрёшь, но имя?! Как теперь исправить?!
– А что с ним не так? – не понял Ульрих.
– Она же тебе человеческим языком сказала, что её зовут Эвелина. А на клейме что? Ты откуда это имя-то взял?
– А разве это не одно и то же? – безразлично пожал плечами старик.
– Так бы и дала тебе по башке! – погрозила она ему кулаком.
– Но-но, – предостерегающе произнёс он и снова поднял вверх указательный палец. – Напоминаю прытким: обед, отпуск, больничный. Три месяца, и моральную компенсацию ещё сдеру за побои.
Монахиня раздражённо громко выпустила воздух сквозь зубы, но промолчала.
– Пусть останется Эвалин, – сказала я, пытаясь успокоить эту парочку: я устала, хотела есть и пить, а оформление документов затягивалось. Когда стало понятно, что смерть мне не грозит, нервы расслабились, и тело потребовало отдыха.
Старик-полуэльф достал из ящика золотистый лист пергамента и аккуратно разложил его на столе.
– Приложи левую ладонь к листу и плотно прижми. Артефакт считает с тебя информацию, определит магию и выдаст распределение. Это не больно и безопасно.
Я послушно положила ладонь в центр золотистого артефакта. Лист заиграл искрящимися блёстками, и кожу стало немного покалывать. Не больно, но самую малость неприятно. Через мгновение покалывание прекратилось.
– Всё, убирай руку, – сказал Ульрих, взял лист и легонько подул на него. Так, как обычно делают, чтобы просохли чернила. – Так-так, посмотрим…
Даже со своего стула я увидела, как на листе начало что-то проявляться. Чем больше информации выдавал артефакт, тем кислее становилась физиономия старика.