— Вы все такие принципиальные, даже тошно! — Маша стала торопливо собирать бумаги со стола, заперла их в сейф.
— Прости, Маша, на такой работе иначе нельзя.
Она стремительно вышла, хлопнув дверью. Антипов удрученно поскреб в затылке.
На барже заканчивалась облава на беспризорных. Большинство из них уже сидело на подводе под охраной двух милиционеров. Трое с визгом носились по палубе, увертываясь от Садабаева и Ступина.
Нефедов тащил за руку упирающегося оборванца в лохмотьях. Оборванец внезапно вывернулся и укусил Нефедова за палец. От неожиданности Нефедов разжал руку.
— Катька, беги, — звонко крикнули с подводы.
Нефедов цепко ухватился за полу дырявого пальто.
— Заканчивайте быстрее — и в баню всех живо! — крикнул Керим. Он с Антиповым стоял поодаль.
— Так ты, того… девка, что ли? — поинтересовался Нефедов.
— А вот в бане и разберемся! — звонко захохотала та.
Наконец подвода со скрипом двинулась в город. Керим с Антиповым пошли следом.
— Ну, так что с Витькой? — продолжил разговор Антипов.
— Нет, — твердо выговорил Керим. — Ты уговариваешь меня совершить должностное преступление. Почему ты решил, что я способен на это? Как ты после этого можешь считать меня своим другом?
— Жалко парня, хороший парень, мать больна, с трудом работает. У него на плечах семья.
— Понимаю… — Керим остановился, опустил голову. — Мы начальники. У нас власть, мы все можем… замять, покрыть… родного человечка пожалеть…
— Мне ты мог бы этого не говорить, — нахмурился Антипов.
— Тебе говорю! Зачем мы тогда жили?! Зачем подыхали на гражданской? Зачем сейчас самые лучшие умирают на фронтах?!
Керим с силой ударил себя в грудь и закашлялся, согнувшись, зажав рот ладонью, и кровь засочилась между пальцев.
Керим присел, кашель бил его, как молотом, сотрясал все тело. Антипов помог ему лечь на жесткую пожухлую траву, подложил под голову полевую сумку.
В углу рта показалась тонкая струйка крови. Антипов вытер ее носовым платком, но она показалась снова.
— Надо к врачу, Керим.
— Не надо… сейчас пройдет… — прохрипел Керим. — Дай платок.
Антипов протянул свой платок, и Керим вытер от крови губы. Наконец затих, попросил слабым голосом:
— Посидим немного…
Антипов смотрел на лицо друга, осунувшееся, густо покрывшееся каплями пота. Ладонью он вытер у него пот со лба. Не открывая глаз, Керим сказал:
— Я не одобряю твоих отношений с Машей…
— Никаких отношений нет… — грустно улыбнулся Антипов. — Я люблю ее… Но ничего нет, Керим… Вот такое проклятье — ничего…
Керим открыл глаза, посмотрел на него, потом протянул руку, худую и жилистую.
…Маша вышла из своей комнаты в коридор барака с большим тазом, полным выстиранных пеленок, и столкнулась с тетей Дашей.
Таз упал с грохотом на пол, пеленки вывалились на грязные, затоптанные доски. Маша присела на колени, стала собирать пеленки.
А тетя Даша прошла мимо, будто и не заметила ее.
— Тетя Даша… — робко позвала Маша, сидя на корточках. — Тетя Даша…
Тетя Даша обернулась, в глазах блеснуло недоброе:
— Это из-за тебя он Витьку в тюрьму упек…
— Неправда, тетя Даша! — крикнула Маша. — Неправда! Он просить за него ходил! И еще пойдет! Он кассацию в областной суд написал!
— Из-за тебя все это, сучка… — громко хлопнула дверь, тетя Даша ушла к себе.
Маша прикусила губу, чтобы не разреветься, несколько соседей наблюдали за ней. Кто гремел рукомойником, кто стаскивал грязную рабочую одежду, кто чистил картошку, сидя у стены, и все исподволь смотрели, как Маша собирала в таз пеленки…
Однажды утром, когда выпал первый снег, Маша вышла на работу и услышала разбойничий посвист.
Шестерка голубей, разбившись на пары, кружила в ярко-синем небе, а на верхотуре голубятни пританцовывали и размахивали руками два счастливых подростка.
Изумленными глазами Маша смотрела на голубей. И выходившие на работу женщины тоже невольно останавливались.
— Где ж вы их достали? — спросила громко Маша.
— На базаре купили! Вскладчину! — восторженно заорали сверху. — Витька вернется — вот рад будет!
Мимо Маши быстро прошел Антипов, поздоровался на ходу:
— Доброе утро, Маша.
— Доброе утро, Николай Андреич.
В конце барака две женщины (одна из них тетя Даша) в ватниках пилили на козлах поленья. Третья колола их на тонкие чурки. Визгливые звуки пилы и звонкий стук топора далеко разносились в чуткой тишине утра. Потом зачихал, захрипел репродуктор на столбе перед входом в барак, и голос Левитана произнес: