— Ты занимался жестким сексом. Я права?
— Это был не просто жесткий секс, малыш. Я участвовал в соревнованиях.
— Соре…соревнования по…сексу?!
Что, простите?! Но судя по его выражению лица — да, и такое тоже бывает.
— Мы — дети брошенные, Амелия, и предоставлены сами себе. Очень скоро обычных развлечений нам стало мало, и мы основали клуб. Он назывался просто «Элита», состав не очень большой. Скажем так, только сливки и самые богатые.
— Сколько вас было?
— Одиннадцать. Я, Ксения, Арай и Лекс — это те, кого ты знаешь. Еще были три девушки и четыре парня — их имена тебе что-то дадут?
— Пока не знаю. Расскажешь про соревнования?
— Что-то вроде…не знаю, веселых стартов? Началось все вообще странно. Мы собирались и говорили о многом. В основном о сексе, если честно, о разных практиках, а потом кто-то просто забросил: спорим, я могу завалить больше девчонок, чем ты? Так это началось.
— И во что вылилось?
— Ты имеешь ввиду какие именно были игры? — киваю, а он отводит глаза, — Спорили на девственниц, на количество за неделю, даже на позы.
— Позы? В смысле…
— Кто продержится и сексом будет заниматься только в определенных позах Камасутры.
Это вызывает смешок. Я тут же закрываю рот рукой — тема то явно серьезная, — но представлять, как кто-то из «богатеньких детей», каждый раз завязывается в узелок, снимая свои трусишки — это достаточно забавно. Макс тоже слегка улыбается, но быстро теряет те крупицы веселья, которые от меня получил и опускает глаза на свои руки.
— У каждого была своя собственная кличка, роль можно сказать. И у меня была.
— Какая?
— Истинный Макс — король развращения.
О-о-о…да. Понимаю. Я реально понимаю, потому что прекрасно помню, что это значит. На собственной шкуре узнала, и Макс это тоже прекрасно понимает — поэтому теперь в глаза мне не смотрит вообще. Даже мимолетно.
— Мне давалось определенное время, за которое я делал из любой девчонки самую грязную шлюху. Они на все ради меня были согласны, чего бы я не хотел — получал. Это был мой конек, Амелия.
— И до сих пор остается…
— Прости.
— Да нет, я понимаю…наверно, — тихо киваю, но потом смотрю на него и слегка щурюсь, — Это ты боялся мне рассказать?
— Не у всех мужчин за спиной такой вот багаж, Мел, — также тихо подтверждает, — Я не очень гожусь на роль нормального партнера, как ты видишь. За моей спиной много дерьма, и это…оно одно из главных. Из-за меня столько девчонок пошло не по тому пути…
— Ты их не насиловал.
— Но я ими манипулировал.
Это да. Знаю, что да, но вместе с тем не согласна с его умозаключениями, поэтому пока решаю тему эту не трогать.
— Что было с той девушкой, которую столкнули с лестницы?
— Ох…все было плохо.
— Она была…одной из твоих?
— Должна была стать, но я в нее влюбился.
Интересно. Поднимаю брови, а Макс слегка улыбается и жмет плечами.
— Она оказалась с характером, хорошей при том. Ее родители были набожными, поэтому секс получить там было фактически нереально, но для меня это был вопрос чести. Мы долго общались, и…я понял, что она — другая. Знал, что не выйдет с ней, да и не хотел уже этого. Если честно, с ней я хотел быть лучше и был лучше, но потом случилась та вечеринка…Роковой случай. Не надо было мне ее туда приводить…
— Ее столкнули?
— В один момент я услышал жесткий грохот, а когда подбежал к подножию — она лежала на полу. У нее изо рта шла кровь…я тогда дико испугался…
— Понятное дело…
— Врачи сказали, что у нее сломан позвоночник — она не сможет больше ходить. Ужасный диагноз. Я пришел к ней в палату, хотел, чтобы она знала — мне плевать, я все равно буду с ней рядом и не брошу, но…В общем у нее истерика случилась, и она меня выгнала. Орала, что ненавидит, что это моя вина, что…Знаешь, — усмехается вдруг, указывая на себя, — Может быть в конце концов это мой бумеранг? Из-за меня человек, который не сделал никому и ничего плохого, пострадал, и теперь точно также страдаю я.
— Макс…
— Я не знал, что ее столкнули… — тихо обрывает меня Макс, отказываясь от поддержки, — Но Лекс догадался сразу. Накануне как раз произошел разлом в нашем маленьком клубе. Последнее соревнование, которое выдвинули…оно было…максимально ужасным.
— Что за соревнование?
Макс молчит. Теперь я даже не знаю, а скажет ли? Вижу, что как будто решиться не может, поэтому двигаюсь к нему ближе и кладу свою руку на него, как бы говорю: Макс, теперь ты не будешь один. Я с тобой. Он не реагирует. Точнее как? Он смотрит только на наши пальцы, но не мне в глаза, когда тихо произносит…
— Это был секс на скрепление.
— Что?
— Это был даже не спор. Это был какой-то больной акт "скрепления" наших уз, как во всяких трешовых фильмах бывает. С кровью, так что это должна была быть обязательно девственница, жестко. Сразу все. Везде. И плевать на нее…
О боже.
— И…ты…
— Нет, — мотает головой, потом все таки смотрит на меня и шепчет, — Мы с Араем и Лексом на такое готовы не были, испугались, если хочешь, и не пришли. Уже до этого все стало не таким веселым, и все больше нас троих тяготило. Странное такое ощущение появилось, когда ты понимаешь: я делаю что-то неправильно. Давит…на грудь, знаешь?
— Да…
— Но остальным было нормально. Что меня больше всего поразило — Ксении было нормально. Она…уходить не собиралась, продолжала и подначивала. Это все вообще ее идея. Мы на этой почве рассорились в пух и прах, а потом расстались.
— Поэтому Лекс думал, что это она толкнула ту девушку?
— Да. Он мне говорил, что с ней что-то не так, что она странная, что она его пугает…Меня она тоже стала пугать, если честно. Я чувствовал опасность, но Ксюша после того, что случилось…она пришла ко мне в слезах, говорила, как это было мерзко — тот последний спор, — как она испугалась…
— Что она не ожидала, что они это действительно сделают?
— Да…откуда ты знаешь?
— Догадалась. И ты поверил…
— Я думал, что она — мой друг, — тихо подтверждает, а я еще тише спрашиваю.
— Но девушка была?
— Да.
— Что с ней стало?
— Я не знаю. Я об этом ничего не знаю, клянусь. Меня там не было.
Молчим снова. Я не знаю, что на это ответить — воистину ужасно, но виню ли я его? Зная всю историю? Не знаю. Больше нет, чем да — он ведь был ребенком сам. Запутавшимся мальчишкой, у которого не было матери, и чей отец был слишком занят своими миллионами, чтобы ему помочь. Он только глушил последствия, но не объяснял ничего. И по итогу, кто в этом на самом деле виноват? Макс или родители? Мария, которой было восемнадцать, и которая сама не умела строить отношения с мужчиной, а уже была замужем, и даже больше, была матерью? Петр, которого воспитывал жестокий, по-настоящему жестокий и холодный человек? Наверно, все же правы люди, когда говорят: родителями надо быть, когда ты сам уже не ребенок и когда ты готов. А может я просто слишком его люблю и выгораживаю? Не знаю, но знаю, что буду на его стороне все равно. Искать оправдания, защищать, мне плевать — я, наверно, могу его понять, потому что хочу понять. Осудить легко, это легче остального, а вот принять любым — это уже сложнее. Не тем красавчиком, а всех его демонов. Уродливых, страшных, насмехающихся — это сложнее, но это и есть любовь, в конце концов. Принять полностью…
— Ты можешь снять кольцо, Амелия… — тихо говорит, и вот он этот момент.
Перипетия. Повернёшь направо: снимаешь кольцо и уходишь, а потом страдаешь всю жизнь без своей любви, сдаешься. Повернешь налево: надеваешь кольцо плотнее и действительно стареешь понять и принять, работаешь и трудишься ради своей семьи. Для меня здесь выбора как будто бы и нету, но для кого-то может быть, и это тоже нормально. Ты сам выбираешь свою судьбу, в конце концов, поэтому я улыбаюсь, поднимаю глаза и тихо цыкаю.
— Сколько раз повторять, что я сниму его, только после того, как ты купишь мне новое?