Осторожно зайдя в гостиную Тома встала напротив кресла, в котором сидела бабушка. Глаза пожилой дамы были прикрыты, а губы что-то нашептывали. В углу чуть слышно играл граммофон. Молитва! Бабушка шептала молитву в благодарность за возвращение Томы домой. Очень теплая волна накрыла окутала девушку, чувство было такое, как будто внутри нее что-то оттаяло, и она сама не заметила, как у нее вырвалось:
– Я была дома. Моему другу негде жить, и я позволила ей там остаться. А знаю, что прежде нужно было спросить у вас разрешения, но я побоялась отказа. И вы правы, врать я не умею совершенно, потому и стараюсь этого не делать без особой нужды. Мне стыдно, что я заставила Вас волноваться, и стыдно что солгала Вам.
Олимпиада Марковна открыла уставшие глаза:
– Ты была в доме у фабрики?
– Да, туда влезли воры и два окна были разбиты, через них мы и влезли… и я подумала, что пустому дому стоять опасно, пусть уж лучше в нем кто-то будет жить.
Пожилая дама приподняла краешек губы в улыбке:
– Твоя правда. Место там глухое, самая окраина. А спрашивать у меня разрешения не нужно, этот дом твой и распоряжаться им ты можешь по собственному усмотрению. Однако, стоит помнить, что до момента вступления в наследство твои права на него, как, впрочем, и на здание фабрики, несколько ограничены.
У Томы закружилась голова. Как же так, последние пару лет они с матерью жили необычайно скромно, как же это возможно если у них в собственности все это время был и дом, и целая фабрика?!
Заметя нездоровый блеск в глазах внучки, Олимпиада Марковна поспешила добывать:
– Подробнее тебе расскажет стряпчий, но из того, что мне довелось слышать там все ни так просто. После смерти твоего отца на месте складов и лабазов Никифор решил строить здание под швейную фабрику, при том сам он в производстве смыслил до крайности мало, а потому отдал помещения в наем некому фабриканту Рыбалову. Что за договор про меж ними был составлен я не знаю, вот только Рыбалов собирает невероятные прибыли, в то время как никаких накоплений после себя Никифор не оставил.
Тома сжала кулаки:
– Небось пропил, да в карты проиграл все, скотина!
Для Тамары это всегда была страшная загадка, как это возможно, чтобы обладая одним и тем же имуществом ее отец умудрялся держать в порядке дела и одевать мать по последней моде, в то время как Никифор только о делал, что влезал в долги, расплачиваться по которым приходилось за счет продажи маминых драгоценностей!
Брак матери и Никифора всегда был лишь фиктивным. Будучи из дворянского сословия, мама решительно ничего не смыслила в торговле. Внезапная смерть мужа оставила ее с целым ворохом закладных, векселей, расписок и облигаций, в которых она решительно ничего не понимала. С надеждой смотрела она на управляющего Никифора, который при жизни отца вел себя весьма достойно и имел репутацию человека вспыльчивого, но надежного. Бог знает как Никифор сумел уговорить маму с ним венчаться. Видите ли, «с женщиной никто всерьез дела вести не станет, вот будь она помещицей – тогда другое дело, а коммерция дело сугубо мужское». Но стоило матери согласится, как Никифор стал с невероятной скоростью проматывать ее состояние, влипая то в одну рискованную махинацию, то в другую, и спустя всего лишь год он уже начал занимать деньги.
Погрузившись в свои невеселые воспоминания Тома не сразу заметила, что Олимпиада Марковна к ней обращается:
– … выражение неподобающие благовоспитанной барышне. А между прочем, нам уже давно пора обсудить твое возвращение в гимназию.
Глава 3: Катька, Рада, Вера и Зина
В гимназию Тома вернулась, хотя это было не просто. Гимназистки и раньше недолюбливали молчаливую, замкнутую девочку, которая постоянно пропускала занятия то из-за болезни матери, то и из-за бессонной ночи после очередного пьяного дебоша отчима. А после того, как она пропала из гимназии почти на три месяца, директриса решительно не хотела принимать ее обратно. Но Олимпиада Марковна продемонстрировала чудеса дипломатии, и в конце концов Томе позволили вернуться, при условии, что она повторит последний год.
Новый класс отнеся к второгоднице подчеркнуто равнодушно, что Тому вполне устраивало. Гимназистки казались Томе созданиями изнеженными, лишенными чего-либо настоящего. Мысли их занимала какая-нибудь ерунда вроде споров о том какая из выпускниц самая прехорошенькая или какой цвет платьев в этом сезоне особенно актуален. Для Томы, которой за месяц проживания в комнате Таси пришлось в красках познакомится и изнанкой жизни все эти разговоры казались до крайности пустыми. Почти каждый день после уроков Тома бежала домой. Домом она по-прежнему называла дом у фабрики, где теперь жила Тася. Несмотря на то, что ее привязанность к Олимпиаде Марковне крепла с каждым днем, всего рассказать ей о подруге Тома так и не смогла...