Следующей, после Катьки, в доме появилась цыганка Рада. Ее полуживую Тася с Томой нашли в ста метрах от крыльца, когда возвращались домой с рынка. Промышляла тогда Рада гаданием по руке и мелким воровством. Не договорилась с местной артелью нищих, вот ее и побили. Из-за чего Рада ушла из табора она никогда не рассказывала, хотя как-то раз Тася поделилась с Томой соображением, что скорее всего пошла она по амурным делам за каким-нибудь русским или татарином, который наверняка ее опосля сразу же бросил. Цыгане такого не прощают, вернуться опозоренной обратно в табор уже нельзя. Вот она и отбилась. Идти ей было некуда, а выгнать ее у Томы с Тасей рука не поднялась, так Рада и осталась жить в Доме. Красоты цыганка была сказочной, мужчины шли за ней как зачарованные, а уж если она начинала петь, то многие подвыпившие завсегдатаи кабаков, с легкостью расставались с деньгами за одну лишь только ее улыбку. Тем Рада сейчас и жила - выступала по трактирам. А вот в Доме Рада напротив почти никогда не пела, берегла голос, но в игре на гитаре упражнялась исправно. Вот и сейчас, как обычно по воскресеньям, Рада сидела у окна и перебирала струны.
Больше всех игру Рады любила четвертая обитательница Дома – Вера. Она появилась тут последней, лишь несколько месяцев назад. Высокая и когда-то сильная скабарка, Вера приехала в Петербург в поисках лучшей доли. Белошвейка, вынужденная тянуть на себе целый выводок малолетних братьев и сестер, оставшихся в деревне. Родители ее по зиме провалились под лед, и она подалась на заработки. Три месяца Вера честно от звонка до звонка проработала на швейной фабрике Рыбалова, обещанных денег однако так и не увидела, а когда явилась требовать жалования, получила от управляющего кнутом по лицу. Вера сама подалась на улицу, но вид ее был до того непотребный, что если бы Рада, приметившая ее у одного из кабаков, не привела бы Веру в дом, то не ровен час новоиспеченная уличная труженица отдала бы богу душу…
Так они и жили вчетвером: Тася присматривала за Катькой, Рада за Верой. Тома сначала переживала, что численность обитательниц ее Дома увеличивается от месяца к месяцу, но девушки быстро поладили, да и за домом был постоянный присмотр: одна из четырех всегда оставалась на хозяйстве. Всех домашних связывало что-то большее чем дружба. Дружили в гимназии, а в Доме царила куда более ценная, но менее поэтичная атмосфера – атмосфера безопасности. Для каждой из девушек Дом - был единственным местом, куда они могли податься и где могли спрятаться чтобы по-звериному зализать душевные и телесные раны. Правило тут было, пожалуй, только одно. Как однажды метко подметила Таська: «Можешь помочь – помоги, а не можешь – не лезь в душу».
Тома по-хозяйски осмотрела комнату. За два года после смерти матери и погрома, устроенного мародёрами, от былой обстановки не осталась и следа. Ничего из украденного в дом не вернулось, да и ничего нового особо не появилось, но совместными усилиями девушки отмыли стены и вычистили оставшуюся в мебель, Вера починила шторы, а Тася с Томой заколотили разбитые окна. От Рады по хозяйству толку было мало, но она с первых же заработанных в трактире денег купила новую, пеструю скатерть и кое-что из посуды. В Дом вернулась жизнь, не такая конечно, как была тут до смерти отца Томы, но явно лучшая чем при Никифоре.
Воскресное спокойствие нарушил громкий стук в дверь. Уверенный такой. Так стучат только точно зная, что хозяева дома. Сегодня, как всегда по воскресеньям, никого не ждали, поэтому все девушки, включая Тому как по команде повернули голову в направлении двери. Со стороны все они сделались похожими на кошку, с которой играла Катька, подобно ей они моментально из сонно-разомлевших от воскресной лени сделались натянутыми как пружины. Рада перестала играть на гитаре.
Тася отложила книгу и на правах старшей пошла к двери. Приоткрыв входную дверь, она в обычное время смелая и решительная, побледнела как мел, и плавно по-кошачьи вытащила из тумбы в прихожей револьвер.
Дверь распахнулась. На пороге стоял Пес.
Тома почувствовала почти забытый звериный страх. Прошлое, что за два года стало казаться страшным сном, стояло на пороге ее дома.