Тома силилась вспомнить, когда впервые появился в их доме Рыбалов. Иногда ей казалось, что она видела этого господина еще при жизни отца. Конечно Тома не запомнила, о чем именно мужчины беседовали, она была еще слишком мала чтобы понимать их разговор или хотя бы при нем присутствовать, но чем больше она пыталась вспомнить, тем больше ей казалось, что отец отказал Рыбалову в его проекте и только после его смерти фабрикант таки смог добиться своего.
Как ни крути, а в словах Таси был резон. Верить в искренность намерений Пса не приходилось ни на минуту. Тома задумчиво вертела в руках мамино кольцо.
Глава 4: Марфа Ивановна
Олимпиада Марковна после выпавших ей на долю потрясений стала глубоко верующей. Тамара этого до конца не понимала, но видя, что лишь молитва могла дать бабушке необходимое утешение, постепенно свыклась и даже прониклась уважением к ее убеждениям. Пока Олимпиада Марковна могла выходить на улицу, каждое воскресенье она, Тамара и Глафира ходили на службу, но через два с половиной года со дня знакомства с внучкой нестерпимая боль в ноге окончательно приковала бабушку к квартире. Тамара даже хотела найти для нее жилье на первом этаже, но ничего, что могло бы сравнится в комфорте с их нынешним местом жительства, за ту же арендную плуту Тома найти не смогла. Квартирой, где сейчас жила Олимпиада Марковна, владела ее подруга, и потому арендная плата была скорее символической, подобные квартиры стоили в два, а то и в три раза дороже.
Олимпиада Марковна тяжело переживала отсутствие возможности бывать в церкви, Томе казалось, что оставаясь в своей комнате одна бабушка не переставая молится о спасении Томиной души, как будто бы вся жизнь пожилой дамы, все заботы ее, теперь были лишь о внучке.
О том, что происходит в доме у фабрики, и кто там теперь живет Олимпиада Марковна с Тамарой говорили мало, лишь пару раз Тома обмолвилась, что в доме живет ее подруга, которая толи раньше работала, толи все еще работает на фабрике у Рыбалова. Понимая, что она не в силах помочь, Олимпиада Марковна не углублялась в расспросы.
В первый же год жизни Олимпиадой Марковной Тома поняла, что финансовое положение вновь обретенной бабушки довольно шаткое. После смерти сыновей и мужа, пожилая дама попала в туже ситуацию, что и её дочь, мать Тамары. В делах покойного мужа она решительно ничего не понимала, а за более чем шестнадцать лет брака так и не привыкла к жизни во Франции. Распродав оставшееся ей от мужа имущество, Олимпиада Марковна сделала вклад, на проценты с которого и жила теперь в компании преданной горничной Глаши. Денег на то, чтобы отремонтировать дом у фабрики у нее не было. Как, впрочем, не было ни сил, ни здоровья чтобы бороться с подлецом Рыбаловым и заставить его платить справедливую арендную плату.
Однако, ни финансовые затруднения, ни тяжелая изматывающая болезнь не смогли изменить привычек Олимпиалы Марковны. Несмотря ни на что каждое утро она переодевалась в щёлоковое платье, надевала украшения и убирала седые волосы в высокую прическу. Ходить в халате она себе не позволяла даже в дни, когда нога у нее болела не переставая. Пожилая дама выписывала книги и много читала, хотя глаза ее быстро утомлялись из-за чего каждые два-три часа нужно было делать перерыв, и тогда она ставила пластинку или играла с Глашей в преферанс. Из Парижа бабушка привезла граммофон и штук десять пластинок, по песням с которых учила Тому французскому. По славам Глаши, раньше Олимпиада Марковна и сама неплохо пела, но после трагедии с поездом более уже не пела ни разу.
Тамара очень любила проводить время с бабушкой. Квартира Олимпиады Марковны была своего рода музеем или даже заповедником изысканных манер и изящных вещей. Каждый раз приходя сюда Тома замечала, как плечи ее сами собой расправляются, голос становится тише, а речь мягче. В доме у фабрики она была Томкой – девчонкой, которая, переодевшись уличным мальчишкой продавала газеты, вместе с Катькой вытаскивала из канавы кошку, а потом, уже с хозяйственной Тасей обдумывала план как бы исхитриться и закупить дрова на зиму подешевле чем в прошлом году. В квартире же с окнами на Летний сад тем временем потрескивая звучала пластинка с музыкой Елисейских полей. И порой, Тома не могла себе ответить, где, тут или там она была собой, настоящей.