И вот уже перед Тамарой стоял этот невероятно статный молодой человек, с золотистыми кудрями чуть повыше плеч и глазами цвета утреннего майского неба. Его изображение вполне могло послужить иллюстрацией к сказкам о доблестном витязе, спасшем девицу-красу из лап поганого змия.
Заиграли польку. Виталий Борисович повел Тамару к центру веранды. Несмотря на рост, двигался Воронцов грациозно, да так, что рядом с ним Тома чувствовала себя хромым воробушком. Вложив руку в руку партнера, девушка физически ощутила, что она по меньшей мере в два раза меньше его. Страх, дикий животный страх, как в первый день в имении, когда Юрий Михайлович коснулся ее запястья чтобы задать вопрос о фабрике мгновенно сковал Тому изнутри.
- Признаться мне невероятно хотелось с вами познакомиться, Тамара. Петр Алексеевич расхваливал вас в тех же эпитетах, что и своих дочерей. А дочерей он любит до умопомрачения. Тамара молчала. Все силы ее уходили на то, чтобы не сбиться с такта и не потерять сознания от волнения перед этим огромным человеком.
- Мне показалось ужасно несправедливым, что вы решили провести вечер в компании Юры. Человек он не самый приятный в обращении и увечье окончательно испортило его характер. Чего только стоит то обстоятельство, что он предпочитает жить и столоваться здесь, в Красновке, хотя его собственный дом всего в двух верстах на запад!
Признаться, Тому удивили слова Воронцова. Если все действительно так, то поведение Юрия Михайловича выглядело как минимум странно. Но не ускользнуло от ее внимания и то, что Виталий Борисович выбрал столь необычный предмет для первого разговора с незнакомое девушкой, делать предметом своих шпилек сослуживца, как минимум странно, и уж точно не характеризовало его в глазах Тамары с хорошей стороны.
Любопытство оттеснило страх и Тома набралась смелости спросить:
- Полагаю, вас с Юрием Михайловичем сложно назвать друзьями. У этого есть какая-то особенная причина?
При этих словах, ладонь Воронцова чуть сильнее сжал руку Тамары. Длилось это от силы пару секунд, и даже сама девушка была не уверенна, что он сделал это нарочно, но и этого небольшого движения было достаточно, чтобы паника, всеразрушающей волной накрыла Тому с головой.
Пролепетав какие-то нечленораздельные извинения, она пожаловалась на духоту, что само по себе было глупо, учитывая, что они танцевали под открытым небом, и подхватив подол платья чуть-ли не бегом удалилась с веранды.
Оббежав дом, Тома прижалась спиной к стене. Бешенный стук сердца начал понемногу возвращаться к обычному ритму. А Тамара продолжала себя ругать. Паника была совершенно безосновательной. Ведь она столько раз была в гостиной среди мужчин, представлявших гораздо большую опасность! А сколько раз она одна ходила в трактиры и прочие злачные места, где пела Рада?! И никогда, ни разу с ней не случалось ничего подобного. Почему же теперь?
По ходу того, как отступал страх, к Тамаре возвращалась способность трезво смотреть на вещи. А дело было в том, что и в гостиной дома у фабрики, в кабаках и трактирах Тома оставалась оборванцем Трофимом. Мужской образ укрывал ее от нежелательного внимания, создавая надежную защиту от того, что кто-либо посмотрит на нее как на барышню. Осознание этого обстоятельства поразило Тому. Она не боялась мужчин, она боялась того, что они увидят в ней женщину! А именно женщиной для них Тамара быть решительно не хотела.
Видимо лицо у ее было до того испуганное от этой внезапной открывшейся истины, что проходящая мимо Феня тут же подбежала спросить у барышни не надобно ли ей чего-нибудь. Тамара поблагодарила девушку за заботу, и хотела было уже уйти в свою комнату, то тут Феня запричитала о каком-то письме. Томе потребовалось несколько секунд чтобы разобраться, о чем речь. Выяснилось, что еще два дня назад в имение доставили письмо из Петербурга, но адрес и имя отправителя были так безобразно написаны, что Феня и не сообразила кому надобно его нести, а уж после, за приготовлениями к сегодняшнему вечеру, горничная про письмо и вовсе забыла. А вот теперь решила обойти всех домашних, но никто письма из Петербурга не ждет, вот горничная и решила спросить у Тамары.