Голос Таси оставался ровным, казалось будто бы что она к своим шестнадцати годам уже вовсе разучилась плакать, но что-то подсказало Томе, что ее слова глубоко ранили Тасю. Тома почувствовала себя отвратительно. Будто это не Тася, а она сама была грязной, глупой, обиженной и неблагодарной. Как-то совсем по-детски, она подошла к Тасе и крепко обняла ее за плечи, как до этого обнимала разве что маму:
– Просто меня, дуру. Я не хотела…
Тася пару мгновений постояла как вкопанная, а потом вдруг оттаяла и неожиданно обняла Томку в ответ:
– И ты прости, я знаю, ты не хотела. Он сам виноват… Все тихо-тихо. Незачем реветь, тут и так сыро!
Удивительное дело – человеческое тепло. Человек озлобленный, как бы он этого не отрицал, нуждается в нем по более всех остальных. В этот вечер, Тома почувствовала, именно почувствовала, но еще не поняла до конца и вряд ли смогла бы выразить в словах, что она нужна Тасе не меньше, чем та была нужна ей. А впереди был еще один день…
***
На следующее утро Тома проснулась полной решимости продать все треклятые газеты. Перед типографией она была раньше всех и не дожидаясь окончания раздачи бросилась к своему переулку, одновременно читая заголовки на первом и втором разворотах. Последние пару дней она запоминала, где и примерно в какое время проходят солидные господа, покупающие газеты. Раньше всех седой мужчина в очках заходит в булочную, там же можно встретить заезжего купца, который живет над этой самой булочной и заглядывает в нее до того, как сесть на извозчика и отправится по делам. Аптекарь тоже как правило берет газеты, он открывает аптеку ровно в восемь, и если заглянуть к нему до первых клиентов, то он наверняка тоже купит газету. А если не задерживаться в аптеки, а выйдя из нее и тут же перейти на другую сторону переулка, то можно встретить молодого чиновника, который почти всегда опаздывает, а потому ужасно торопится и времени на то, чтобы искать мальчишку с газетами у него нет…
Всю прошлую ночь Томка так и так прокручивала поведения покупателей в своем переулке и выстраивала маршрут, и сегодня она была готова следовать ему неукоснительно. Еще одно открытие Томы заключалось в том, что если прокричать правильный заголовок рядом с проходящими мимо хорошо одетыми дамами, то и им тоже можно продать газету другую. Женщин мало интересовали заголовки первой полосы, а также новости коммерции, но стоило в газете появится заметки про прибытие в Петербург какого-нибудь заезжего артиста, как дамы начинали охотно расставаться с монетами. Особой удачей было если газетчики печатали его потрет. Тут уж радости Томы не было предела. Иной раз половину стопки можно было отдать в женские руки.
И вот Томе наконец-то повезло. В конце дня в кармане у нее приятно позвякивали пять копеек. Она даже рискнула попросить у усатого еще три экземпляра, надеясь продать их после обеда. В иные дни мама давала ей по десять копеек только на сладости, но сейчас Томе казалось, что нет на свете большего богатства, чем эти с таким трудом заработанные пять кусочков меди.
***
Начиная с этого дня Томка почти каждый день стала продавать сверх нормы, в среднем принося по шесть-семь копеек. Тася смогла расплатится за комнату. Подругам даже удалось разжиться кое-какими сухарями впрок…
Но тут, спустя две с половиной недели, вернулся Еремин.
Когда Томка его увидела на утренней раздачи, все внутри у нее упало. Рыжий щербатый парень стоял возле Пса, по правую сторону, как первый после него.
– Ну все Трофимка, закончилось твое время. Ступай домой!
Томка с надеждой посмотрела на газетчика.
– Мне эта работа очень нужна. Вы знаете, я хорошо работаю. Продаю газет побольше многих.
Но вместо газетчика ей ответил Пес.
– На чужое место метишь, Трофимка. Не по Сеньке шапка!
Как успела заметить Томка, газетчик не любил, когда за него отвечает главарь уличной шпаны, и во многом именно благодаря несдержанности Пса, ей удалось заручится поддержкой усатого, которому по большому счету было наплевать кто из ребят будет раздавать газеты.
– Много на себя берешь, Пес! А работает Трофимка и правда получше некоторых твоих бездельников, и в отличие от Еремена пока не пропадал ни разу! Значит так, решать будем по-честному. Устрою вам, щенкам, соревнование, кто победит того и место.
От упоминания о соревновании, на душе у Томы стало тоскливо. Она отлично понимала, что соперничать ей нужно будет не с одним только Еременым, а со всеми пёсьими.
А вот Еремен держался уверенно:
– Не вопрос, дядя. Давай нам двойную норму, кто больше газет раздаст того и переулок, верно?