Тома чувствовала, как у нее начинает болеть голова.
- Я вас правильно поняла, по-вашему, было бы лучше если бы Петр Алексеевич, запретил Вере идти за Платона Ивановича. Вы в этом видите достойное ее наказание? Хотите оставить сестру при матери до конца ее дней?
Вера замялась, видимо из уст другого человека, ее идея прозвучала слишком абсурдно.
- Но она погубила не только свою, но и мою репутацию! Кто теперь станет свататься ко мне?!
Тома еще не успела посмотреть на ситуацию с этой стороны. И хоть Софья Петровна никогда не вызывала в ней особой симпатии, в чем-то она возможно была права. Разумеется, ни в том, что Вере нужно было запретить выходить замуж. Само пожелание такого рода Тома восприняла лишь как мелкое пакостничество завистливой сестры. Однако, говоря прямо, брачные перспективы Софьи Петровны действительно пострадали.
- Мне жаль, что все так обернулось для вас, Софья. Быть может если бы этот инцидент не получил огласки, репутация вашей семьи пострадала бы меньше и ущерба для вас удалось бы избежать? Я не знаю деталей, но разве не вы обнаружили Платона Ивановича в комнате сестры?
Софья покраснела толи от смущения вспомнив об увиденном, толи от злости, поняв, что Тамара считает, сто Софья сама от части является виновницей своих проблем. Поплотнее закутавшись в шаль, Софья Петровна начала говорить все также эмоционально, но уже менее вразумительно о том, что «просто не могла поступить иначе», что «воспитание этого дама в целом не могло привезти к иному результату» и прочее.
Когда Тома уже почувствовала, что зубы у нее начинают стучать от холода, Софья таки наконец немного успокоилась и сказала то, ради чего, судя по всему, и дожидалась Тому на веранде:
- … теперь вы понимаете, что у меня нет иного пути кроме как ехать с вами в Петербург. Полагаю, Ипполинария Матвеевна согласится, что прав проживать в ее Петербургской квартире у меня более чем у кого-либо в этом доме. А учитывая, что выйти замуж в этой глуши я более не могу, то я планирую поступать в высшие женские курсы и быть может даже стану суфражисткой!
Темные брови Тамары вопросительно изогнулись:
- Вы полагаете, что ваша семья отпустит вас одну в Петербург? Или в ваших планах разлучить ваших родителей и увезти Любовь Ивановну из дома, пока вы не найдете достойную себя партию в столице? Вряд ли Петр Алексеевич сможет поехать с нею, учитывая, что все заботы имения теперь на его плечах… Прошу прощение, если лезу со своим мнением ни в свое дело, но такое поведение мне кажется несколько эгоистичным…
Тут Софья вспылила, словно к бочке пороха поднесли серную спичку:
- Да какие они мне родители! Я лучше умру, чем проведу хоть еще один день с наседкой Любовью Ивановной. Эта женщина никогда не была мне матерью!
- И все же вы считаете возможным заявлять права на ее преданное, коим является петербуржская квартира ее матери…
- … да, что вы вообще понимаете! В этой семье мне никогда не было места! Вера и Надя – вот кто получал все по первому требованию. И теперь мы видим, как далеко завела их эта распущенность. Как по мне, я бы предпочла вовсе не иметь родственников, чем таких как они…
Последняя фраза совпала с раскатом грома, прокатившемся по небу. Томе показалось что у нее на мгновение потемнело в глазах, а уши заложило, так как более она уже слов Софьи не слышала. Тамара и раньше выходила из себя, казачья кровь, доставшаяся от отца и отсутствие должного воспитания давали о себе знать, но никогда прежде она еще чувствовала такую холодную ярость. То, что она сказала Софье Петровне дальше было произнесено тихо, но металлические нотки ее голоса еще долго звенели в воздухе и хорошо отпечатались в памяти Софьи:
- Мне бы очень хотелось сказать, что мне жаль вас из-за того в какую ситуацию вы сами себя загнали желанием публично осудить поведение сестры, но я не могу. Вы испорченная, эгоистичная девица с преувеличенным мнением о своем уме. Замечу, что вы допускаете ошибки даже в устной речи, поэтому рассчитывать, что вас возьмут хотя бы в стенографистки я бы не стала. Но хуже всего то, что вы не цените своего самого большого счастья: ваши маменька и отец души в вас не чают, и возможно в этом их единственная вина перед вами. Что до Любови Ивановны, то внимания этой женщины хватило бы на сотню чужих детей. Мне редко доводилось видеть, чтобы так родных детей любили, как она любит вас. Неужели вы не видите сколько боли вы ей причиняете, отмахиваясь от ее заботы?