В ту роковую ночь играли в Петербурге, на именинах некого генерала Тригубова, куда офицеры были приглашены с женами. Злые языки поговаривали, что офицер Веденский был пьян, хотя прежде такого за ним не замечалось. В какой-то момент Бубновый офицер начал проигрывать, разозлившись и не понимая во хмелю, что происходит он продолжал играть, пока все имущество его и даже преданное его супруги не отошло некому промышленнику. Промышленник, а прежде известный Одесский шулер по кличке Щука, судя по всему, ловко вытягивал карты из выбывших, чем приводил в замешательство внезапно опьяневшего офицера, который не мог понять почему его хваленая память так внезапно начала подводить.
Развязка вечера была трагичной, когда, прознав о том, что муж ее выпил лишнего, Фаина Павловна открыла дверь в игральную комнату, чтобы увезти его, послышался выстрел. В последствии, все трое игроков, находившихся в комнате, показали, что офицер Михаил Введенский, проигравшись застрелился прямо за карточным столом. Никто не успел его остановить.
Фаине Павловне сделалось дурно, следующие несколько месяцев она провела в больнице для душевнобольных, и даже предпринимала попытки уйти из жизни вслед за мужем.
Тома с трудом нашла в себе силы задать вопрос:
- Эта трагедия отдалила вас от матери? Поэтому вы не можете оставаться дома?
- Нет, боюсь в том, что матушки тяжело на меня смотреть виноват один только я… Когда Фаине Петровне удалось справиться со свалившемся на ее плечи горем, а Петр Алексеевич помог мне поступить на службу и поддержать тем самым овдовевшую мать и малолетнего брата, случилось, казалось бы, нелепая история, имевшая, однако, самые серьезные последствия…
Феноменальная зрительная помять передалась Юре по наследству от отца, вместе с необходимостью поддерживать финансовое благополучие семьи, главой которой он так внезапно стал в семнадцать лет. Последующие события были предсказуемы: сын Бубнового офицера, занял его место за карточным столом. Правда находясь на попечении своего командира и покровителя Сизова, играть он мог разве что в кругу сослуживцев.
Однажды, за игрой в вист в доме Сизовых с таким же, как и он самжелторотыми новобранцами, Юра обратил внимание на интересный заграничный суенир одного из своих сослуживцев. Это была керосиновая зажигалка в форме пистолета. Игрушка была выполнена так искусно, что даже боевой офицер с десяти шагов вряд ли бы сумел отличить ее от настоящего оружия, что же говорить о даме, которая до этого видела пистолет лишь раз в жизни, при обстоятельствах, которые она всеми силами старалась забыть…
Судьба, наделила Фаину Петровну способностью, на свою беду открывать двери в самый неподходящий для этого момент. Когда она приехала к Сизовым чтобы поздороваться с сыном после долгой разлуки, Юра под веселый гомон толпы прикуривал сигару из этой самой забавной зажигалки. Сложно даже представить какие мысли пронеслись в голове несчастной женщины, когда она увидела сына, сидящего за карточным столом с пистолетом в руках.
У Фаины Павловной Веденской случился рецидив. На этот раз в больнице для душевнобольных в Москве она провела целый год. Все это время Гриша находился на попечении Любови Ивановны. С тех пор в доме Сизовых не принято играть в карты. Тамара наверняка бы обратила на это внимание, если бы знала, что в приличных дамах карточная игра в целом допустима, но от куда ей было это знать, если дом Сизовых стал первым и единственным приличным домом, в котором ей довелось бывать и все в нем было для нее в навинку.
- И что же после того случая вы не жили вместе с матерью и братом?
- Нет, не жил. Видеть меня в мундире для маменьки и вовсе сделалось невыносимым. Для спокойствия ее нервов я могу кое-как поддерживать маскарад несколько часов, но не круглые сутки. Правда сейчас, когда я перестал быть годен к службе и снял мундир боюсь настало время что-то решать. Пользоваться гостеприимством Петра Алексеевича становится все более и более неприлично...
Тут Тамару осенило, для чего именно Юрий позвал ее навестить вместе с ним дом его матушки. Конечно! Гриша поступает в Петербургский университет, Юрию Михайловичу необходимо искать себя на гражданской службе, где если не в столице это следовало бы делать? Следующий вопрос был слишком прямолинейным даже для нее, но не задать его Тома уже не могла: