Разговор был несколько неловким, мне кажется он очень расстроился, что не застал тебя и более не знал о чем еще можно было бы со мной говорить. Сам он до крайности скрытен, не рассказал ни о своей семье, ни о том, чем занимается. Но сам не стеснялся спрашивать о твоих родителях и о доме. Как-то само-собой я пожаловалась на твоего арендатора. И тут случилось удивительное: оказывается Ваня знаком с господином Рыбаловым лично! Он заявил, что господин этот весьма достойный человек и узнав, что предыдущий хозяин земли умер, и что теперь находящаяся в его владение собственность стала единственным твоим средством к существованию он наверняка пересмотрит соглашение и назначит справедливую арендную плату.
Признаться, я усомнилась в словах юноши, сочтя их лишь попыткой произвести впечатление, но какого же было мое удивление, когда на другой день ко мне в квартиру пожаловал твой Ваня в сопровождении господина Рыбалова! Я поначалу и не поверила, что передо мной именно он, но господин, нисколько не оскорбившись показал документы. Он с честью выдержал мой упрек в том, что наживается на твоем несчастье. Представь себе он буквально божился, что ничего не знал о смерти Никифора, с коем предпочитал более не встречаться, объяснив сей конфуз крайней занятостью, которая не дает ему возможности отслеживать лично все заключенные от его имени соглашения. Как итог, он пообещал в самое скорое время решить этот вопрос и пересмотреть арендную плату. Он также интересовался не готова ли ты также уступить ему дом. Как я понимаю дела его идут хорошо и ему хотелось бы открыть еще один цех, или что-то вроде того... Но тут мне пришлось признаться, что домом ты занимаешься самостоятельно и говорить об этом ему следует с тобой напрямую.
Надеюсь, мои новости тебя порадуют. Господа же пообещали навещать меня при случае и попросили передавать тебе поклон. Тебе, дорогая моя, хорошо известно, что сводничеством я заниматься не люблю, но положа руку на сердце, отказать Ване в возможности ухаживать за тобой я не смогла. Намерения у него в отношении тебя самые серьезные. Думаю, что, если за него готов хлопотать такой крупный промышленник как Рыбалов, может и ты могла бы к нему присмотреться? Ну да хватит об этом, я знаю ты такого не любишь…»
Далее шли обычные рассказы Олимпиады Марковны о их с Глафирой размеренной жизни и расспросы о Сизовых и их гостях. Конец письма Тома читала невнимательно, она уже догадалась кем был ее неожиданный поклонник, заявившийся к бабушке, и от этого по спине у нее забегами мурашки. Тамаре даже причудилось, что если бы она была зверем, кошкой там или собакой, то шерсть бы у нее на загривке точно встала бы дыбом.
Пес нашел ее.
Этого стоило ожидать. Если он знал про дом у фабрики, то и отследить, где и с кем живет Тома для него большого труда не составило. А теперь он заявился с Рыбаловым к Олимпиаде Марковне…
Медлить было нельзя. Надо было постараться уберечь бабушку от опасности, если еще не слишком поздно.
Опустив взгляд на свои ботинки, которые она так и не сняла, Тома, кажется, придумала, как именно ей следует поступить и принялась писать бабушке ответ. Через час дописав письмо и передав его Фене, чтобы та как можно скорее доставила его на почту, а после переодевшись и приведя себя в порядок спустилась к столу.
Сизовы были уже в сборе, не хватало только Юрия Михайловича. На какой-то страшный момент Томе показалось, что ее слова заставили его покинуть Красновку, а значит она уже не сможет ничего исправить. Но спустя пару минут и он все-таки появился в столовой. Вел он себя совершенно обычно, вежливо-равнодушно реагируя на любые вопросы и не утруждая собравшихся своим обществом. Тома же напротив была сама не своя, за последние пару часов она успела переменить свое мнение относительно его предложения и не знала как же ей следует теперь себя вести. Она не на шутку смутилась, когда Любовь Ивановна поинтересовалась как прошла их поездка к Фаине Павловне.