Юрий Михайлович не спросил от куда у Томы взялась мужская одежда. Он вообще ни о чем ее не спросил. А за мгновение до того, как дотронуться до ее губ своими даже, казалось, смотрел на нее так, словно она была самой хорошенькой девушкой из тех, что ему доводилось видеть. Словно в ней есть что-то такое, чего ни у кого в мире более нету, и от этого взгляда кожа на лице начинала гореть.
Опомнится Тома смогла только когда почувствовала, что ноги ее подгибаются и она того и гляди упадет. Тяжело дыша, она схватила Алтына под узцы и чуть ли не бегом побежала ставить его в стойло. Юрий хотел было пойти за ней, но она трясущимся голосом сказала, что управится, а ему с дороги надо бы отдохнуть.
Она не видела, что он еще какое-то время смотрел ей вслед, прежде чем подхватив с земли дорожный саквояж, двинулся к дому.
Глава 11: Тамара Тарасовна Веденская
День венчания приближался неминуемо. После возвращения Юрия Михайловича, забот в доме Сизовых прибавилось. Фаина Павловна покинула свое уединение и временно перебралась к Сизовым. Это было до того невероятно, что из-за уважения к нервам дорогой гости, было решено более никого не принимать, что было весьма и весьма удобно, так как желающих присутствовать на «скандальной» свадьбе особо и не наблюдалось. Знакомые Сизовых откровенно проигнорировали приглашения, а родственники сослались на неотложные дела, ограничившись прохладными поздравлениями. Как не крути, а в инциденте с Наденькой, очевидно были и свои плюсы. По крайней мере для Томы.
В свою очередь ей было немного грустно от того, что бабушки не будет в церкви. Но письмо, переданное ей Юрой, было до того теплым и искренним, что Тома и не думала сердится на Олимпиаду Марковну за вынужденное отсутствие. К тому же Юрий обещал, что прямо из церкви они поедут на вокзал, а значит Тома в любом случае уже совсем скоро увидит бабушку.
Младшие сестры Сизовы были так рады венчанию, что радость эта передалась всем вокруг. Даже Тамара, порядком уставшая от всей этой предсвадебной суеты, казалось, обрела второе дыхание и поддалась исходившему от них веселью. Вместе с Верой и Любой она расставляла цветы в вазы и причудливо укладывала накрахмаленные салфетки. Брак с Юрием Михайловичем почти вовсе перестал ее пугать, и хоть она и продолжала тревожится по поводу их совместной жизни, уверенность в том, что под крылом у Олимпиады Марковны все сложится наилучшим образом крепла день ото дня.
Но за день до венчания, когда уже все чемоданы были собраны, жестокая реальность напомнила о себе. Письмо от Таси, как и в прошлый раз нашло Тому не сразу, отправленное в дом Сизовых без указания имени адресата и отправителя, его чуть было не вернули на почту, но смекалистая Феня вовремя припомнила, что прошлое такое письмо приняла Тома и передала-таки ей послание.
В письме, как и в прошлый раз Тася называла Тому Трофимом, но Тома знала, что более лжи в нем не было ни слова:
“ Трафимка,
Эх, и поганая же это доля писать тебе только о бедах да неурядицах. И хотела бы я тебе пожелать счастья в день твоего венчания, да рука не поднимается глупость такую на бумагу положить. Помнишь, как мы все скабарку в Варшаву отправляли, плакали как дуры, уверенные что хоть у нее да сложится? Ничего не вышло. Приехала вчера обратно, аккурат, когда я твое письмо дочитывала. Голодная, но с пузом. Барабан уже такой, что не скинешь. Бросил ее штудент как узнал, что у нее в подоле. Заявил паскуда, что чужого выродка растить не будет. Бросил ее одну, без денег и документов. Как уж она до нас добралась ума не приложу. Ревет без остановки, толком ничего рассказать не может. А с другой стороны чего уж тут рассказывать? И так все ясно. Так что снова нас трое сделалось… ну как трое, мы еще одну из замученных Рыбаловым подобрали. Танькой звать. Простая как медная деньга, но вроде нормальная девка. Идти ей некуда, боюсь приживется…»
Руки Томы затряслись, к горлу подступила тошнота. Казавшаяся уже такой далекой Петербургская жизнь, ворвалась переворачивая все в душе Тому с ног на голову. Тома отчетливо припомнила, как они с Веркой вырядились в почти одинаковые белые муслиновые платья, и заливались смехом сквозь выступившие на глаза слезы, разыгрывая в шутку, как штудент поведет Верку к алтарю. Не вышло значит. Значит права таки была Тася. Как всегда, в таких делах. Подругу было жалко, очень. Страшнее всего было даже не то, что она уже пережила, а то, через что ей только предстояло пройти. Бросить ребенка, тем более продать его нищим Верка не сможет, скорее сама помрет с голоду. А значит будет работать, разрываясь от стыда и чувства вины перед родившимся по ее недосмотру карапузу. И хорошо еще, что добралась до дома, останься она на улице как пить дать сгинула бы…