- А вы, Юрий Михайлович! Да как вы могли оставить ее одну, зная какие страшные люди вхожи к ней в дом! Вы же заверили меня, что уладили все с городовым, что и мышь к ней не проскочит! Как вы могли, я вас спрашиваю!?
Тома никогда еще не вела себя столь вызывающе. От перенесенного горя на глаза ее словно упала пелена и она была готова винить всех вокруг, лишь бы хоть немного спустить разрывающее ее изнутри горе.
Михаил не мог ничего ей ответить в таком состоянии, а потому он вежливо попросил Глафиру позаботится в его отсутствии о Тамаре Тарасовне и вышел из квартиры, не сказав жене ни слова.
Тома побуянила еще с пол чала, а потом наконец-то смогла расплакаться. Глафира еще пуще зашлась слезами, и совсем уже по-свойски стиснула вырывающуюся Тому в своих объятьях. Так они и проревели пока обе не выбились из сил. Уже отдышавшись, Глафира добавила свой рассказ нелицеприятными подробностями о том, что коробка марципан была отправлена от имени Юрия Михайловича от того то ни у кого и не вызвала подозрений, и что Олимпиада Марковна наотрез отказалась писать об этом Томе к Сизовым, боясь расстроить свадьбу.
Тома слушала Глафиру словно через плотный туман. Сил у нее казалось более не осталась уже ни на что. Она отчетливо поняла, что теперь, после смерти единственного родного человека, она осталось совсем одна. Что более нет, и, пожалуй, уже не сыщется никого на свете, кто бы заботился о ней так, как это делала бабушка. Одиночество запустило свои холодные щупальца под кожу и того и гляди должно было сжать сердце.
Сквозь пелену обуревавших ее неясных образов и мыслей, в голову Томы пришла дикая мысль, о том, что теперь, когда Олимпиады Марковны уже нет, ее публичный дом более не может рассчитывать на ту защиту, которую давал легальный статус. Как скоро полиция нагрянет в дом у фабрики, чтобы проверить прекратило ли заведение принимать гостей? А что, если уже нагрянули?
Марфа Ивановна была единственной, кто мог бы передать домашним, что пришла беда, ну она уже второй месяц в каком-то скиту с блаженной Катькой, а значит предупредить девок некому.
Подорвавшись с места, Тома только и успела что накинуть на плечи платок и выбежала на улицу. Глафира хотела было ее остановить, спрашивала куда она и скоро ли вернется, но Тома ее уже не слышала.
-Все потом, Глафирушка. Все потом! – только и повторяла она пока не выскочила за дверь.
***
Беда никогда не приходит одна. Это правило Тамара выучила твердо. Еще с улицы она поняла, что с домом что-то ни так. Окна все плотно зашторены, хотя для начала вечера было еще рано. С порога Тома поняла, что в нижней гостиной во всю идет веселье. Полуодетые гости, которых Тома раньше никогда и не видела развалились по креслам и диванам, потягивая вино прямо из бутылок. Ошалевшая Тома искала глазами кого-нибудь из домашних, но никого не было видно.
В центре комнаты, за столом сидел Пес. По сравнению с остальными сегодняшними посетителями дома выглядел он на редкость прилично. Только ворот рубахи под щегольским пиджаком был распахнут. Не проживи Тома в доме Сизовых последние три месяца, и не знай она как надлежало выглядеть приличному человеку, она и не отличила бы Пса от дворянчика.
- Пришла значит. Ну раз пришла - садись.
Тома, которая из-за свалившегося на ее плечи горя уже казалось и не чувствовала более ничего, выдвинула стул и села напротив Собакина, сжав под столом что есть мочи подол платья, чтобы хоть как-то скрыть страх, который всегда накатывал на нее в присутствии Пса.
- Хороша, стерва, – с этими словами он налил вина в два глубоких фужера, да до того доверху, что красная жидкость тут же выплеснулась, когда он небрежно двинул один из них Томе, безвозвратно испортив скатерть.
Тома глухо спросила:
- За что пьем, Пес?
- Так за упокой души любезной Олимпиады Марковны. Чтоб ей на том свете пусто было!
Тома взяла было фужер в руку, и тут на безымянном пальце ее правой руки блеснуло обручальное кольцо. Самое обыкновенное - ничем не примечательная тоненькая золотая полосочка. Но и подобная мелочь смогла сделать так, что видимость спокойствия тут же слетела с лица Собакина.
Он тут же сорвался с места и дернул Тому за руку, разглядывая кольцо:
- И когда только успела?!
Тома выронила бокал, и на этот раз вино уже испортило платье. Но Сабакина это волновало мало, он буквально пошел пятнами от ярости: